Сколько стоит рекорд - Борис Маркович Раевский

его.

Валерка крякнул, мотнул головой и храбро снял трубку.

Телефонистка на междугородной станции дотошно выспросила номер талона, и когда куплен, и где куплен, и на сколько минут. Потом сказала:

— А какой номер в Воздвиженске тебе нужен, мальчик?

Валерка со злости чуть не ругнулся. Ведь так старался басом говорить, даже кашлянул для солидности, и вот на тебе — «мальчик»!

— Дайте мне самого директора карандашной фабрики. Лично.

— Лично директора? — телефонистка там, на станции, видимо, улыбнулась. — Хорошо, мальчик. Попробую.

Телефон тренькнул и умолк.

Теперь оставалось только ждать.

Прошло с полчаса. Телефон молчал.

— Черт! — Яшка с ненавистью смотрел на беленький, маленький, словно игрушечный аппарат с ярко-голубым пружинящим шнуром. — Онемел?

— Терпение — залог здоровья! — изрек Алик.

И опять они ждали.

Наконец телефон дзинькнул и вдруг выплеснул длинную пронзительную струю.

Валерка схватил трубку.

— Воздвиженск вызывали? — торопливой скороговоркой выпалила телефонистка.

— Да, да!

— Говорите! Воздвиженск на проводе.

Валерка вмиг охрип.

— Нам… Мне… — сказал он. — Директора фабрики…

— А зачем тебе, мальчик, директора? — девушка в Воздвиженске явно усмехнулась. — Может быть, я смогу вместо него?

— Нет. Мне директора, — Валерка нахмурился. — Мы посылали ему письмо. Насчет этого… этого…

На языке вертелось «насчет делания карандашей». Валерка чувствовал, что «делания» — это как-то нехорошо, но другое слово, как назло, не подворачивалось. Вот так всегда, когда срочно нужно слово — оно как под пол проваливается.

— Насчет нового способа делания карандашей, — махнув на грамматику, сказал Валерка.

— Изготовления, — прошипел Яшка.

Валерка кивнул, но теперь хорошее слово уже было ни к чему.

— О-о! — в голосе девушки звучал смешок. — Новый способ! Это замечательно! Так что же ты хочешь, мальчик?

Валерка объяснил.

— Письмо, наверно, передали в БРИЗ, — сказала девушка.

— Куда-куда? — поперхнулся Валерка.

— В БРИЗ, в бюро рационализации и изобретательства, — пояснила девушка. — Я им напомню. Дней через пять получишь ответ.

Но прошло пять дней, и еще пять дней — письма не было. Валерка прямо шипел от злости.

Будь он взрослым — знал бы, как неторопливо, с каким скрипом движутся иногда шестерни наших учреждений. И у взрослого больше выдержки. Но Валерке было всего тринадцать!..

— Хватит! — сказал он, когда прошло три недели после телефонного звонка. — Пишу Косыгину! Точка!

Химик глянул на пылающие Валеркины глаза, сжатые губы.

— Минутку, — сказал Илья Борисович. — Есть другое предложение…

После школы химик с Валеркой и Яшкой сели в автобус.

— Куда это мы? — не удержался Яшка.

— Секрет!

Вскоре химик подвел их к дому, где возле парадной висела внушительная доска: «Комитет народного контроля».

Мальчишки переглянулись.

Их принял какой-то лысый дядька. На правом глазу у него была узкая черная повязка.

— Слушаю, — сказал он и нацелился своим единственным глазом на ребят.

Но они молчали. Пусть Илья Борисович…

Химик коротко изложил Валеркину идею.

— Я консультировался с профессором Василевским, — стараясь, чтоб его бас не очень гудел, сказал химик. — Профессор в принципе считает идею весьма плодотворной.

Яшка сделал большие глаза. Валерка тоже удивился: он и не знал про профессора Василевского.

— Прошло почти два месяца, — произнес химик. — А ответа с фабрики нет.

Одноглазый оказался неразговорчивым.

— Минутку, — сказал он, и тут же в кабинете появилась секретарша.

Наверно, он позвонил ей, хотя звонка на столе ни Яшка, ни Валерка не видели.

— Соедините меня с Воздвиженском. Срочно, — велел одноглазый секретарше. — А вы, товарищи, посидите в приемной.

Вскоре учителя и ребят снова позвали в кабинет.

— Я говорил с директором, — сказал одноглазый. Он не пояснил, каков был разговор, но, судя по жесткому взгляду и подрагивающим уголкам губ, беседа прошла не «в теплой дружеской обстановке». — На днях получите с фабрики ответ.

Теперь письма не пришлось долго ждать. Уже через два дня в школу прибыл конверт с длинным прямоугольным штемпелем «Карандашная фабрика».

— На, читай, — химик протянул письмо Валерке.

Тот нетерпеливо оторвал полоску сбоку и вытащил листок бумаги.

— Ну? — крикнул Яшка.

— «В ответ на ваше письмо… сообщаем… Хотя ваше предложение… определенный интерес… однако практическое осуществление его связано с крупными изменениями производственного процесса. В ближайшие годы фабрика вряд ли… это сорвало бы выполнение обязательного государственного плана выпуска продукции».

Валерка положил письмо, снял очки и уныло сунул оглоблю в рот.

Алик сидел, опустив плечи, и глядел в угол, на швабру.

Яшка закусил губу.

И даже Гришка Мыльников молчал. Он было уже открыл рот, чтобы съязвить: «Ну, огребли по шее, крохоборы?!» Но, увидев хмурые лица ребят, лишь промычал что-то неразборчивое.

— Вот так, — тихо пробормотал Яшка. — Значит, опять — «шлагбаум».

Все молчали. Старались не глядеть на Валерку.

— Трусы, — сказал Алик. — Я в одной пьесе видел. Там тоже такие вот трусы… Шесть лет мурыжили изобретение.

— Ага, — сказал Яшка. — А у нас в доме один изобретатель даже свихнулся. Правда, правда! На Пряжку попал. Тоже из-за бюрократов и трусов паршивых.

Ребята все поглядывали на химика. Он молчал.

— Там, на заводе, им тоже нелегко, ребята, — наконец сказал химик. — Вы представьте. Вот фабрика. Каждый месяц выпускает она миллионы карандашей. Все налажено, все идет как по маслу. И вдруг появляется какой-то Валерка. И предлагает «идею». И надо все ломать. Придумывать новые станки, чертить чертежи, выкидывать старые приспособления, мастерить новые. Вот не было печали!.. И еще неизвестно, что из этого получится! А вдруг — пшик?!

Валерка сердито посмотрел на химика. Острый носик у Валерки еще больше заострился и побелел. Голос дрогнул.

— Значит, вы за них, Илья Борисович?

— Нет, нет! — химик засмеялся. Гулко, как в колодец. — Я за нас! Но просто хочу, чтобы вы поняли…

— Мы поняли! — хрипло перебил Валерка. — Мы поняли, что там — трусы. И не заботятся о государственной выгоде.

Все снова замолчали.

— Да, внедрить изобретение всегда трудно, — в раздумье сказал химик. — Опытные люди даже говорят: изобрести легче, чем внедрить.

* * *

Прошло четыре дня.

Валерка бродил как в воду опущенный.

Что же теперь? Так все и бросить. Конец идее? Точка?

Он все ждал: может, химик что придумает. Что-нибудь мудрое. Взрослое. Мужское.

Это неправду говорят, будто мальчишки больше всего на свете хотят быть самостоятельными. То есть это, в общем, правда, но не всегда. Иногда, честно говоря, мальчишке очень хочется, чтобы взрослый дядя, такой вот огромный, усатый, сильный, подошел, положил руку на плечо и сказал:

— Знаешь, Валерка, в этом трудном положении я бы поступил так…

Все-таки взрослый — он не зря взрослый. Он кой-чего повидал на своем веку.

Валерка нарочно все перемены отирался возле химкабинета. Выйдет химик, увидит. Заговорит.

Но Илья Борисович торопливо проходил мимо. Кивнет, и мимо.

«Сто миллионов карандашей, — занозой торчало в мозгу