Метазоа. Зарождение разума в животном мире - Питер Годфри-Смит

который может формироваться и рассеиваться очень быстро. Понимая под переключением именно это, разумнее говорить, что в расщепленном мозге происходит быстрое переключение между одним и двумя сознающими «я», и это может случиться в результате эксперимента по разделению потоков информации, поступающей к каждой из половин мозга.

Это не все, что происходит в расщепленном мозге; я думаю, нашей головоломке недостает еще одной детали. Два разума, живущие в одном теле, не могут быть полностью отделены друг от друга. Видимо, они сохраняют некоторую частичную целостность.

Идея «частичной целостности» предполагает, что подсчитать число разумов в расщепленном мозге в принципе невозможно{141}. В некоторых отношениях разделение действительно присутствует: какая-то часть опыта и памяти распределена по двум полушариям, при этом доступ к другим мыслям и впечатлениям есть у каждой из половин мозга. Многие врачи и ученые считают, что расщепленный мозг пребывает в состоянии «частичной целостности» постоянно, потому что оба полушария испытывают одни и те же настроения и эмоции, разделяя их предположительно через нижние, общие зоны мозга. Какое-то состояние, например нервозность, может охватывать и один и другой разум, а это значит, что на самом деле двух отдельных разумов не существует. Идея здесь в том, что оба разума не случайно совпали по настроению, – нет, их охватывает одна и та же нервозность. По мнению ученых, так происходит потому, что стимул, продемонстрированный одной половине мозга и недоступный другой, может тем не менее повлиять на ее настроение, даже если причина этого останется для нее неясной.

Теперь у нас есть общее представление о людях с расщепленным мозгом. Они быстро переключаются между целостным разумом и двумя отдельными; существование единого разума отчасти обеспечивается петлями причин и следствий, выходящими за границы тела; и даже в расщепленном разуме наблюдается частичная целостность в отношении некоторых явлений, таких как настроения и эмоции, означающая, что «два» разума разделены не полностью. Я отдаю предпочтение двум более спорным вероятностям, быстрому переключению и частичной целостности, и хочу их объединить. Это не так сложно себе представить, как многие предполагают.

Расщепленный мозг – сплошная загадка, и моя интерпретация может быть ошибочной{142}. Вероятно, как минимум иногда пациенты не переключаются, а перманентно пребывают в состоянии «двух разумов» (хотя я думаю, что у этих «двух» все равно в какой-то мере будет наблюдаться и частичная целостность, и одинаковый настрой.) Мы вернемся к этим вопросам позже, когда еще одна деталь головоломки встанет на свое место. Но я думаю, что проработка этой интерпретации загадки расщепленного мозга поможет нам в размышлениях об опыте, субъективности и мозге. А теперь давайте вернемся к осьминогам. Тут мы уже говорим не о последствиях хирургического вмешательства и не о каких-то особых условиях, но об обычной жизни в теле осьминога. Может статься, здесь мы отыщем ту же комбинацию особенностей, но, так сказать, в мягкой форме – без эффектных пробуждений к жизни сознательных «я». И вот о чем я думаю.

Иногда осьминог – это единый целостный агент. Когда он бросается мусором или мчится на реактивной тяге, животное целостно, и его опыт это отражает. Но в те моменты, когда щупальцам позволено блуждать и разведывать, есть вероятность, что «центральный» осьминог не «владеет» этими периферийно направляемыми движениями.

Блуждая, щупальца ведут себя как очень простые агенты. Они ощущают и реагируют действием. Но есть ли у них собственный субъективный опыт? Я думаю, это было бы слишком. Может, они действительно достаточно сложны, чтобы получать опыт, в них достаточно нейронов – мозг пчелы состоит из миллиона нейронов, а в каждом осьминожьем щупальце их десятки миллионов, – но, учитывая их связь с нейронной сетью других щупалец и центрального мозга, конечности осьминога, скорее всего, никогда не обретают собственного «я» интересующего нас типа. В конце концов, у нас есть не только гипотеза «1+8», но и «1+1» – она отражает то обстоятельство, что нейронная сеть отдельного щупальца не самостоятельна, даже когда ему позволено шастать вокруг и заниматься собственными делами. Возможно, ни вся многорукая сеть целиком, ни отдельные конечности не обладают достаточным уровнем интегрированности, чтобы выступать подлинными субъектами. Но щупальца действительно обладают какой-то крупицей того, что я описывал как основу субъективности. Если бы у всех или у каких-то конечностей возникали проблески сознания, имело бы смысл говорить о частичной целостности. Стресс, уровень энергии, возбуждение и тому подобные состояния могли бы распространяться на все животное целиком, даже если щупальца ощущают внешний мир и реагируют на него независимо. Я должен заметить также, что, хотя я и писал о восьми щупальцах как о равноценных, первая и вторая пара конечностей осьминога обычно активнее прочих.

Как бы там ни было, когда осьминог «группируется» и берет тело под общий контроль, щупальца своей автономности лишаются. Тогда эти свойства щупалец, какими бы они ни были, поглощаются, растворяются в целом. Значительные сдвиги в субъективности, которые мы изучали на примере человека (тест Вады, расщепленный мозг), возникают в результате внешнего воздействия. Но, если осьминог тоже перескакивает от целостности к расщеплению, это происходит иначе. Можно предположить, что осьминог «сосредоточивается» в реакции на ситуацию, которая требует координированных действий, возвращая себе контроль над щупальцами, которым до этого было позволено блуждать.

Если это верно, то чем же такая психическая группировка отличается от того, что происходит с человеком, когда он внезапно концентрируется на собственном дыхании, пережевывании пищи или ходьбе, на которые за секунду до этого не обращал внимания? И не похож ли осьминог на музыканта, который механически наигрывает мелодию и вдруг фокусируется на процессе? Я думаю, это разные вещи. Когда центральный мозг осьминога не контролирует ситуацию, щупальца ведут себя как отдельные агенты, и их активность регулируется на местном уровне их же собственными ощущениями. Движения щупальца влияют и на то, что оно почувствует в следующий момент. Примеры, касающиеся человека, больше напоминают включение-отключение автопилота.

Сравните ситуацию, в которой вы ощущаете, что ваша рука случайно коснулась чего-то необычного. Информация поступает в головной мозг, и (если только это не рефлекс или не другой особый случай) сама по себе рука никак не отреагирует, пока мозг ей не прикажет. Как это происходит у осьминога, мы точно не знаем, но представляется, что в тех случаях, когда конечность чего-то касается, информация тоже поступает в центральный мозг, однако щупальце самостоятельно реагирует на прикосновение. Животное как целое знает, что щупальце чего-то коснулось, может увидеть и, скорее всего, ощутить, что происходит, но реакцию определяет сама конечность. Поэтому, когда осьминог фокусируется и берет управление на себя, от него требуется больше, чем от человека в подобных случаях. Осьминогу нужно интегрировать частично независимые процессы, происходящие в разных частях тела, причем в условиях, когда части тела, предоставленные сами себе, стремятся к чему-то вроде независимой агентности. Следовательно, осьминог в обычном своем состоянии может переживать слабое подобие эффекта расщепленного мозга – переключаться от состояния целостности к проблескам автономности всех или отдельных конечностей. Когда осьминог фокусирует внимание, чтобы осуществить координированное действие, эти проблески сознания поглощаются или растворяются. Выше я высказывал опасение, что интегрированность кажется непременным условием существования субъективности и, следовательно, опыта, а осьминогов не назовешь особенно цельными. Мы буквально в реальном времени наблюдаем, как они повышают и понижают уровень своей интегрированности.

Осьминог ставит под вопрос множество деталей гипотезы, которую я пытаюсь сформулировать. Может быть, его организация по формуле «1+8» в один прекрасный день вынудит нас пересмотреть всю идею субъективности целиком, как и ее зависимость от степени интегрированности животного. Даже учитывая огромный объем непроясненных вопросов, само обсуждение проблем, которые ставят перед нами расщепленный мозг, тест Вады и жизнь осьминогов, во многих отношениях меняет наше представление о том, как может психическое существовать в физическом. Во-первых, переключение не такая уж экстравагантная идея. Если разум – это паттерн нейронной активности, он может стремительно зарождаться и прекращаться, трансформироваться, расширяться и сжиматься. Выразить какое-то, так сказать, официальное признание этого постулата несложно, но тест Вады демонстрирует некоторые из его следствий. Идею частичной целостности тоже считали в высшей степени сомнительной,