Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы - Дитрих фон Хольтиц

Я с самого начала очень настороженно относился к плану «Цитадели», потому что, вопреки оптимистическим расчетам ставки фюрера и командования групп армий «Юг» и «Центр», не верил в возможность успеха операции. Я был убежден в том, что обе группировки, образовывавшие клещи, предназначенные для окружения русских, недостаточно сильны, чтобы обеспечить успешное решение задачи. Я поделился своими сомнениями и скептицизмом с генерал-полковником Готом и фельдмаршалом фон Манштейном. Поскольку начало операции все время откладывалось, у меня появилась надежда на то, что ставка фюрера отказалась от ее проведения.

В то время я испытывал сильные боли в сердце из-за непривычки к континентальному климату и постоянного перенапряжения. Поэтому фон Манштейн отправил меня в отпуск в Германию, как только нашел мне замену.

Вопреки моим ожиданиям, во время моего отсутствия пришел приказ о начале «Цитадели». Мои опасения – увы! – полностью оправдались. На обоих направлениях «Цитадели» наступление забуксовало с самого начала. Нам не хватало резервов, которые позволили бы развить первые успехи. Следовало усилить ударные группировки, чтобы ускорить окружение русских. Кроме того, многочисленные приказы и их отмены, предшествовавшие началу операции, давно уже лишили ее эффекта внезапности. Русские, разгадав наши намерения, усилили как раз те места своей обороны, на которые намечались наши атаки. Противник очень скоро перешел в контрнаступление и вынудил нас отступать до Днепра.

Вскоре после этого я вернулся на фронт и снова принял командование 48-м танковым корпусом в излучине Днепра. Наши дивизии, измотанные и потрепанные, отражали атаки многочисленных советских дивизий. В конце концов противник осуществил новый прорыв дальше к северу, и пришлось заново осмыслить ситуацию.

Война против России шла уже больше двух лет, и мы потерпели тяжелое поражение под Сталинградом. Все, кто обладал достаточно ясным умом, отдавал себе отчет в том, какую страшную негативную селекцию эта война означала для нашего демографического потенциала.

В бою солдат все больше убеждался в том, что его храбрость и упорство ничего не дают, поскольку численное и техническое превосходство противника становилось все более подавляющим. Мы терпели одно поражение за другим, и ощущение нашей слабости усиливалось день ото дня. Бывший прежде сознательным бойцом, знающим свои высокие боевые качества, и считавший себя непобедимым, наш солдат стал человеком, потерявшим надежду, измотанным и покорным судьбе, человеком, от которого требовалась вся его воля, чтобы не впасть в отчаяние. В этот период война для нашего солдата совершенно изменилась. Теперь речь шла уже не о победоносном преследовании бегущих вражеских армий, а о необходимости проявлять упорство и дисциплину в трудных испытаниях, возникающих в процессе отступления. Но и тогда наш солдат оказался на высоте своего долга настолько, что отодвинул в тень свои былые победы. Так мы стали свидетелями начала великой эпохи в жизни немецкого солдата, рассматривая ее с чисто человеческой точки зрения.

Когда мы шли вперед, я очень часто обращал внимание моих офицеров на то, что побежденный противник не бежит в беспорядке, в чем нас уверяла пропаганда. Разбегающаяся армия не оставляет позади себя дороги в таком состоянии. В то время я неоднократно выражал свое восхищение русским солдатом. Теперь, когда мы оказались в аналогичном положении, я с удовлетворением смог констатировать, что наши солдаты демонстрировали те же человеческие качества, которыми мы восхищались в нашем противнике. Совсем иначе обстояли дела в тылу. Части, занимавшиеся снабжением, совершенно потеряли привычку сражаться и имели весьма отдаленное отношение к фронтовым частям. Они очень часто поддавались панике, и неудивительно, что в тех условиях их поведение серьезно осложняло снабжение армии продовольствием, боеприпасами и всем прочим необходимым. Все это еще ярче высвечивало разрыв между фронтом и тыловыми службами. Дивизии нашего корпуса своим геройским поведением добыли в оборонительных боях успех, высоко оцененный армией. Они полностью выполнили свою задачу, несмотря на ночную высадку в их тылу русских парашютистов, которые должны были подготовить и поддержать попытку прорыва русских. Но из-за прорыва фронта южнее Киева, где противнику удалось форсировать Днепр, корпусу пришлось продолжить отход на запад.

Я не принимал участия в боях того периода. Из-за личных разногласий с командованием я был вынужден сложить с себя обязанности командира корпуса. Фельдмаршал фон Манштейн дал мне поручение доложить ситуацию на фронте группы армий «Юг» в ставке фюрера. Там я обнаружил людей, словно погруженных в летаргию, которые ограничились тем, что зарегистрировали мой рапорт, не проявив никаких эмоций. В принципе, они уже все знали, но не располагали никакими средствами ни для того, чтобы исправить положение, ни для того, чтобы как-то отреагировать. Это в еще большей степени, чем мои фронтовые впечатления, показало мне, что война с Россией бесповоротно проиграна. Несчастный фюрер, бледный и опечаленный поражениями армии, в качестве ответа только пожал плечами. Что же случилось с тем самым германским Генеральным штабом, который справедливо гордился своими успехами за время существования прусско-германских вооруженных сил?!

После этого обзора периода, характеризующегося резкими переменами, которые ежедневно ставили перед командованием новые задачи и осложняли адаптацию к сложившимся обстоятельствам, тем не менее необходимую, о которой стоит поговорить, – я теперь перейду к частным вопросам, имевшим, как мне кажется, большую важность. Добавлю, что рассматривать я их стану с точки зрения фронта и фронтовиков.

К концу войны Генеральный штаб существовал уже около полутора веков. Созданный в период освободительной войны[61], он приобрел классическую форму при Мольтке-старшем в ходе войн 1864, 1866 и 1870–1871 годов. В первые годы Второй мировой войны его структура сохранялась в неизменном виде.

Как во время войны, так и в мирное время Генеральный штаб осуществлял управление армией во всех вопросах стратегии, тактики, организации, формирования и оснащения. Точно так же дело обстоит во всех современных армиях мира, чьи Генеральные штабы, в большей или меньшей степени, строятся по французской или немецкой модели.

После Первой мировой войны Германии позволили иметь лишь маленькую армию численностью в 100 тысяч человек, официально запретив сохранить большой Генеральный штаб. Эта мера несла в себе противоречие, поскольку армия без руководящего ею мозга столь же нежизнеспособна, как тело без головы. Поэтому совершенно естественно, что генерал фон Сект сохранил большой Генеральный штаб под вывеской «Войскового управления», подчиненного в то время министерству рейхсвера. Таким образом, он сумел обеспечить хотя бы моральным руководством ту маленькую армию, которую многочисленные ограничения сделали совершенно непригодной к наступательным действиям.

Короче говоря, в мирное время функции Генерального штаба заключались главным образом в максимальной подготовке армии и обеспечении ее боеготовности. Политическая ситуация должна была позволить ему разработку планов действий на все случаи возможной войны. В военное время он осуществлял общее руководство операциями. Для соединений разных родов войск, объединенных в группы армий, армии, армейские корпуса и дивизии, он являлся руководящим органом во всем, что касалось операций и тактики. Кроме того, он контролировал снабжение действующей армии боеприпасами, оружием, горюче-смазочными материалами, продовольствием и обмундированием. Также он занимался медицинской и ветеринарной службами, перемещением воинских частей и подкреплений по железным и автомобильным дорогам. На специальный отдел был возложен сбор разведданных о противнике, что имело важное значение при выработке решений Генерального штаба. Наконец, Генеральный штаб имел решающее влияние на военную промышленность для гармонизации ее работы с планируемыми операциями.