Терская крепость. Реквием Двести сорок пятому полку - Валерий Киселев

Пехота обычно впереди стояла метров за 300–500 от нас. А так обычно сами себя и технику охраняли, под Урус-Мартаном даже две вышки себе построили.

Не помню, где достали компьютер. Начальник штаба дивизиона майор Крупский откуда-то привез. Вместе с ним создали программку в Excel для расчета целей на весь дивизион. Потом появилась видеодвойка и микроволновка. Телевизоры у многих были. При каждом залпе компьютер подпрыгивал на столе и начинал перезагружаться, это сильно раздражало.

Для некоторых война закончилась, едва начавшись…

«Вижу, как что-то летит в нашу сторону…»

Михаил Хрыков, пулеметчик РПК, 4-й роты 2-го батальона, гвардии рядовой:

– Десятого октября был мой последний бой… Духи нашу разведку в горах накрыли, были погибшие. Мы выстроились в колонну в 9–10 часов вечера, так и стояли до 11–12 ночи. Наконец отбой дали, спать до утра. Поехали утром, задача – нашу технику разбитую забрать. Пока ехали, смотрели, как работает артиллерия. Наконец, приехали на место боя. Стоят разбитые «бэхи», башни сорваны. Грузили убитых разведчиков – страшно было на них смотреть. Думаешь про себя: секунда какая-то – и ты можешь оказаться на их месте. Сидим на броне – нас всего на БМП было шесть человек – трое на броне, и к нам подсел офицер, незнакомый майор из штаба полка. Вдруг вижу, как что-то летит в нашу сторону, но чуть правее. Это был выстрел из РПГ. Майора как ветром сдуло, и мы за ним с брони слетели. Это был не столько взрыв, сколько удар, а внутри – сильная вспышка. Хотя пробоина в броне большая была. Внутри сидели старший стрелок Паша, наводчик Гордеев и механик-водитель Ворон. Из башни вытащили Пашу-стрелка, у него волосы обгорели и лицо обожгло, ничего не видит, наводчику Гордееву осколок попал в ногу. Взяли раненых – и ползком-ползком от машины, я Паше только говорю: «Сейчас влево, сейчас вправо» – у него от вспышки зрение отказало… А через несколько десятков метров я оглянулся и вижу, что кого-то с нами не хватает. Механика-водителя! Вернулся к «бэхе», стучу ему прикладом по люку. Он выглянул: «Что случилось?» Оказалось, что он и не почувствовал, что в нас попали, и сидит себе. «Что-что! Горим!» Он рыбкой выпрыгнул из люка. Машину свою бросили – и ползком, травой уходили, а нас было видно – обстреливали.

Долго-долго возвращались в лагерь уже на другой броне…

Приехали в лагерь, костер горит. Машины теперь у нас нет, и сначала нам сказали: «Пристраивайтесь к обозу!», а потом: «Парни, ваш призыв выводят!» Все было в один день: машину нашу подбили, и нас, молодых, выводят. Значит, думаю, хватит, навоевались. Спал я в ту ночь у костра, на бронежилете. Это была первая ночь в Чечне, когда я выспался…

«Солдаты не хотели уезжать…»

Сергей Юдин, командир полка, гвардии полковник:

– Часть солдат вскоре после прибытия в Чечню приказом нас заставили вернуть на постоянное место дислокации – это тех, кто отслужил менее полугода. Для полка это было большой потерей. Солдаты не хотели уезжать. Им было очень обидно, что их товарищи будут воевать, а они должны вернуться.

Юрий Чердаков, контрактник, старший сержант:

– Как они плакали, когда их отправляли в Мулино… В Чечне они почувствовали настоящую армейскую атмосферу, братьев, солдат, а ну-ка – туда, где вас снова будут бить, заставлять чистить туалеты. Их отправили не потому, что они ничего не умели. Там, в Чечне, сначала не умел никто и ничего… Их просто пожалели…

Александр Шмелев, контрактник, рядовой:

– Срочники спали так крепко, что их пинаешь – они все равно спят. Мы с Юрой охрану расположения взвода взяли на себя. Сами в сутки спали по четыре часа, но охрану мы в самое тяжелое время не доверяли никому. Доверять срочникам было нельзя, и учить их было поздно.

«Скоро отношения наладились…»

Алексей Росс, 1-я мотострелковая рота, стрелок, контрактник:

– Со срочниками во взводе познакомились уже после схватки на той высоте… Я помню себя на срочке и тех, кто был со мной тогда рядом. Отличие налицо. Да оно и понятно: отряд спецназа – далеко не пехота. Хотя были и хорошо подготовленные ребята. У нас в отделении был срочник-гранатометчик, который при нападении духов свой гранатомет на броне забывал. Сначала говорил, что в растерянности, потом – в суете боевой. А вскоре оказалось, что он его умышленно забывает. Услышал где-то, что гранатометчиков с пулеметчиками духи первыми стараются уничтожить, вот и решил не рисковать. В общем, срочники решили, что мы, контрактники, теперь все трудности службы на себя возьмем. Это относится и к ночным постам, и впереди всех должны идти контрактники. Мы, конечно, довели до них, что они тоже боевые единицы подразделения. Скоро отношения между срочниками и контрактниками наладились…

В каждом взводе была своя печь для готовки еды. Получалось так, что в каком отделении жил взводный, в том и снабжение. Остальные охотились на бесхозные стада да на подвальные припасы. Когда у нас машину подбили, то лежавшая на ней палатка обгорела. Новую палатку не выдали, спали под тентом от БМП, на матрацах из домов…

Андрей Актаев, пулеметчик 3-го взвода первой мотострелковой роты, контрактник:

– Может быть, у кого-то в ротах срочники и были все поголовными дебилами, неумывашками, берущими автомат за дульный тормоз. В моей роте – не то чтобы все орлы с куриными ж…, а просто нормальные пацаны. От контрактников они отличались иногда только прожитыми годами, а некоторые и превосходили их в том же знании оружия и тактики. Все-таки большой отрезок службы они прошли.

А если брать контрактника, иногда не поймешь: служил ли он? На элементарные вопросы отвечать не может. Но это и понятно: кто-то подзабыл, кто-то служил во флоте, в авиации, в железнодорожных войсках, автомат за службу видевший только на плакатах. Так что срочники у нас были нормальные ребята. Помню, как над одним подшучивал. Я ему говорю, что уже второй контракт тяну и срочка давно в прошлом, а ты всего-то девять месяцев отслужил. Хотя мы с ним ровесники, мне тогда 22 года было.

«Били меня вшестером, сапогами…»

Михаил Хрыков, пулеметчик РПК, 4-й роты 2-го батальона, рядовой:

– Все мы, кто вернулись из Чечни, старались держаться вместе. Потом нас свели в одно подразделение. Служба была полегче, сначала у нас и дневального не было. Отоспались, подшились. Потом стали и с песнями в столовую ходить.

Из Чечни домой я ничего не писал. Матери письмо я послал еще перед полевыми сборами, что уедем на месяц, а там почты нет, не беспокойтесь. Но соседка увидела репортаж, что вернули солдат из Чечни, и прибежала к матери: «Мишку вашего видела по телевизору!» Родители приехали в полк в Мулино: «Где наш сын?» – «На картошке!». Нам на полк привезли картошки, надо было выгружать. Родители ждали до отбоя – нас нет! На КПП вызвали дежурного по части: «Почему у вас нет такого-то после отбоя?» Офицер развел руками: «Не знаю, уехали на картошку». Мы вернулись только в три часа ночи. Утром – только подъем объявили, ко мне с КПП бежит дневальный: «К тебе родители приехали!»