Шхуна, которая не желала плавать - Фарли Моуэт

В трансбордере с траулером трое-четверо рабочих забивали большие деревянные клинья, чтобы они удерживали судно во время спуска, который, видимо, должен был начаться с минуты на минуту.

Полный краснолицый молодой человек с монашеской челкой взамен шевелюры на мгновение возник из машинной, крикнул что-то бригаде, возившейся у траулера, и метнулся назад в свою адскую геенну, откуда доносилось пронзительное шипение. Я направился к его логову и, перешагивая через рельс, чуть не шлепнулся на собаку.

Она спала. Она спала на спине, раскинув лапы без намека на стыдливость, повернув голову под неловким углом, так что ее нос покоился на подушке из железного лома. Была она большой, черной, с белой грудью, и громко храпела.

Когда моя ступня опустилась в дюйме от ее морды, она открыла желтый глаз и просверлила меня долгим холодным взглядом, продолжая храпеть. Волоски у меня на шее вздыбились, и я поторопился уйти от этого чудовища, как будто способного во сне одним бдительным глазом следить за окружающим миром.

Я не сделал и трех шагов, когда гудок машинной испустил ужасающий вопль. Меня он парализовал, но в собаку вдохнул бешеную энергию. Она взвилась и кинулась вперед расхлябанным галопом, пересекла верфь и скрылась в лабиринте улочек за воротами.

Гудок смолк, и пузатенький херувим вновь возник из своего пекла, утирая лоб краем рубашки. Он увидел меня и поманил к себе. Очень властным жестом.

— Привет-привет, — сказал он, когда я подошел. — Пауло. Вам нравится Наполеон?

Наполеон не принадлежит к числу моих любимых исторических персонажей, но я находился на французской территории, я был иностранцем, и я заюлил.

— Je его aime beaucoup. Mais je panse (Я… очень люблю. Но думаю… (фр.)), де Голль лучше, — сказал я тактично.

Легкая тень недоумения скользнула по розовому челу Пауло и исчезла.

— Eh, bien! (Ну прекрасно! (фр.)) — вскричал он. — Так пейте!

И он сунул мне бутылку. Коньяк «Наполеон». Теплый, но отличный.

Между возлияниями (Пауло не принадлежал к любителям пить в одиночку) я затронул тему водворения «Счастливого Дерзания» на слип.

— Pas de difficile! (Никаких затруднений! (фр.)) Мы в восторге. Через час спустим траулер и втащим вас. Но, месье, почему вы не выпьете еще?

Ну, я выпил, а потом, все еще под впечатлением от встречи с большой черной собакой, я осведомился:

— Эта chien, то есть собака, она ваша? Ведет себя, будто она fou — свихнутая.

Пауло испустил громовой, сдобренный «Наполеоном» хохот.

— Свихнутая? Эта собака? Эта Бланш? Non, старина. Она, как вы это говорите? Она смышленей, чем я. Вот подождите, поглядите.

— Ладно. Je погляжу. Mais qui это vous называете ее Бланш — Белянкой, quand elle est noir, как кусок de carbon? (Я… но почему… вы… когда она черна, как… угля? (фр.))

— Но почему нет? — с некоторым раздражением ответил Пауло. — Сколько вы знаете людей с фамилиями-красками? А кожа у них какого цвета? А эта собака в любом случае очень чистая душа, белая. Бланш, так?

Неопровержимая логика. Мы сидели рядышком на штабельке досок и ждали. Я предполагал, будто мы ждем, когда бригада на слипе подаст сигнал, что все готово к спуску. Но когда несколько минут спустя они крикнули: «Порядок!» — Пауло только просиял на них улыбкой, помахал бутылкой и остался сидеть.

— Ждете vous развести une gross tête de пары? (…вы… большие… (фр.))

— Non, non, — сказал Пауло. — Мы ждем Бланш.

И тут из-за угла обращенного к городу главного здания верфи появилась компания разнообразнейших собак. Было их пять, начиная от огромного, неуклюжего, пыхтящего квазисенбернара до крохотной, коротконогой тявкалки, «хрустячки» по-ньюфаундлендски. Они стремительно вылетели из-за угла. Замыкала процессию Бланш.

Пауло вскочил и скрылся в своем пекле. Гудок издал три коротких вопля, и люди попрыгали с трансбордера. И тут же на него вскарабкались собаки. Без особой охоты — одна-две даже робко попытались улизнуть в сторону города. Куда там! Словно черный дьявол, загоняющий грешные души в ад, Бланш предвосхищала эти попытки: рычание, щелканье зубов — и дух сопротивления покидал дезертиров.

Лебедка взревела. Большой барабан начал вращаться, вытравливая канат. Трансбордер дернулся и заскользил по наклону к воде. Собаки безмолвствовали, только квазисенбернар зажмурил глаза и тихо поскуливал.

Вскоре все собаки уже барахтались среди пены. Трансбордер погрузился почти весь. Траулер включил двигатели и вышел в гавань. Спуск завершился.

А впрочем, не совсем. На воде теперь плавало множество всякой всячины. В большинстве — деревянные клинья, а среди них пять собачьих голов. Тут мне стал ясен скрытый смысл разыгравшейся передо мной сыгранной сцены.

Каждая собака подплывала к клину. Каждая собака в зависимости от своих размеров, способностей и силы либо хватала клин зубами, либо начинала толкать его грудью, трудолюбиво буксируя тяжелый кусок дерева к берегу.

Рядом со мной возник Пауло, ухмыляясь до ушей.

— Не очень свихнутая, э? Бланш, она заставляет всех этих чертовых собак работать. Ils ne l'aiment pas, (Им это не нравится (фр.)) это так, но, черт возьми, что они могут? Работают или получают укус. Бланш, она хорошо с ними справляется.

Бланш выбралась на берег последней. Встряхнулась, взыскательно оглядела воду, проверяя, не надо ли вытащить еще что-нибудь, и, даже не взглянув на своих помощников, чинно прошествовала к своему любимому ложу. Только когда она блаженно разлеглась на солнышке, остальные собаки начали робко покидать верфь. Им дали отбой.

У меня было несколько вопросов к Пауло. Мы отправились в «Л'Эскаль», и тут он мне все объяснил.

Бланш, сообщил он, не его собака и вообще ничья. Родом она была из маленького портового селения Гран-Бруи на южном берегу Ньюфаундленда в ста милях к западу от Сен-Пьера.

Гран-Бруи славится своими черными водолазами — не следует путать этих собак с лабрадорами, породой, созданной в питомниках, или с гигантскими ньюфаундлендами. Обе эти породы восходят к местной собаке-водолазу, появившейся, видимо, благодаря естественному отбору на Ньюфаундленде или на Сен-Пьере. Предками ее была в настоящее время исчезнувшая европейская порода, завезенная в эти края баскскими рыбаками сотни лет назад. Эти собаки, действительно феноменальные пловцы, до последнего времени уходили в море почти на всех рыболовных судах. Обязанности у них были двоякие: служить спасателями, если человек падал за борт, и хватать треску, которой удавалось выскользнуть из сети, когда она поднималась на поверхность.

Несколько лет Бланш выходила в море со своим хозяином, шкипером маленькой шхуны в Гран-Бруи. Затем в бурную февральскую ночь шхуну выбросило на камни у мыса Галантри-Хед на Сен-Пьере. Команда и собака благополучно выбрались на берег, где люди нашли приют в ожидании возможности вернуться домой.