Последний ученик да Винчи - Наталья Александрова

— Что это было? — прошептал он, удивленно глядя на Машу. — Мне казалось, что я один из них… что я бегу за кем-то по безлюдной равнине…

— Не знаю, что это было, — прошептала Маша, — но оно еще не кончилось, и нам нужно быть очень осторожными!

Тем временем в зале произошло какое-то движение.

На площадку в дальнем конце, перед возвышением, которое в обычном храме назвали бы алтарем, вышел человек. Как и все остальные, он был одет в черный плащ с капюшоном, но его отличали уверенные, властные движения. Остановившись перед алтарем, он высоко поднял руки. В зале тотчас наступила полная тишина.

— Братья! — воскликнул он гулким, звучным голосом, отчетливо разносившимся под сводами подземного собора. — Приближается великий момент! Скоро, очень скоро мы объединим в этих стенах три священных начала, три священных элемента! Скоро на этом алтаре сольются воедино Образ, Кровь и Ключ! Тогда раскроются врата могущества, и для каждого из нас не будет ничего невозможного! Безграничная власть, бесконечная сила и бескрайняя свобода!

Ему ответил радостный гул присутствующих.

Переждав, пока снова наступит тишина, он продолжил, но теперь не по-английски, а на незнакомом Маше языке. Речь его стала ритмичной и напевной, как стихи или молитва. Маша повернулась к Старыгину и вопросительно взглянула на него.

— Это латынь, — прошептал реставратор, вслушиваясь в слова черного человека. — Что-то вроде молитвы, но вывернутой наизнанку, извращенной и страшной.

— Черная месса! — догадалась девушка.

— Не совсем, но что-то подобное.

Скоро молитва закончилась, и собравшиеся снова запели. На этот раз Маша и Старыгин были подготовлены, и странная песня не произвела на них такого неодолимого гипнотического впечатления. Да и закончилась она гораздо быстрее. Люди в черных плащах выслушали краткое напутствие своего предводителя и по одному удалились через арку в дальнем конце зала.

В подземном храме остались только двое — сам «священник» и еще один человек, молча стоявший перед ним.

— Что скажешь, Азраил? — спросил священник. Каждое его слово было отчетливо слышно благодаря удивительной акустике храма и полной тишине, царящей в подземелье.

Тот, кого он назвал Азраилом, откинул капюшон. Маша вздрогнула, узнав того человека с присланной Мишкой Ливанским фотографии, того человека, который сидел в такси в аэропорту, человека, который преследовал их со Старыгиным. Узкое, худое лицо, похожее на профиль со стертой старинной монеты. Разные глаза, странным блеском горящие в дымном свете факелов.

— Повелитель, она в наших руках! — проговорил он глухим, хриплым голосом. — Она и ее спутник попали в капкан и ждут, когда исполнится ваша воля!

— Ты уверен, что это она? — проговорил «священник». Его лицо по-прежнему было скрыто капюшоном.

— Без сомнения! Она рождена под знаком числа света. Четырежды семь, я это проверил. Она рождена в царском доме, в ее жилах течет священная кровь…

— Хорошо! — кивнул безликий. — Отправляйся за ней. Мужчину убей, а ее приведи в крипту под храмом. У нас будут два священных элемента из трех… что ж, будем готовить Церемонию, а там поглядим, возможно, судьба сама пойдет нам навстречу!

— Слушаюсь, Повелитель! — проговорил Азраил, сложив руки на груди и поклонившись.

Через минуту подземная церковь опустела.

Маша и Старыгин крадучись пересекли ее и вошли в ту дверь, через которую незадолго до того удалились участники черного богослужения.

— Они говорили о вас, — прошептал Старыгин. — Вы для чего-то им нужны! То, что вы родились под знаком четырех семерок… и еще что-то про царскую кровь… Вот тут непонятно…

— Вам не показался знакомым голос этого «первосвященника»? — перебила Маша своего спутника.

— А ведь правда… — Старыгин остановился. — Где-то я его точно слышал… правда, в этом склепе такая акустика, что все голоса искажаются до неузнаваемости…

— Ладно, может быть, потом вспомним! А пока не будем задерживаться. Помните, что они сказали? Мужчину убить! Так что не будем давать им такой возможности!

О том, что собираются сделать с ней самой, Маша предпочитала не думать.

За дверью, в которую вошли Маша и ее спутник, оказался довольно широкий коридор, освещенный такими же факелами, как зал подземного собора. Впереди еще слышались шаги и голоса удаляющихся людей, поэтому приходилось двигаться медленно и осторожно. Коридор сделал поворот, и, выглянув из-за угла, Маша едва на налетела на двоих людей в плащах, которые о чем-то негромко разговаривали. Девушка отскочила назад, едва не сбив с ног Старыгина. Однако ее заметили, и за поворотом уже слышались приближающиеся шаги. Дмитрий Алексеевич схватил девушку за локоть и потянул ее к темному проему, видневшемуся в стене коридора. Они нырнули в этот проход, едва успев скрыться от преследователей, и, не удержавшись на ногах, свалились на пол. Пол в этом коридоре оказался скользким и покатым, и спутники заскользили по нему в темноту, съезжая, как с детской горки. Коридор, точнее, труба, по которой они ехали, несколько раз меняла направление.

— Куда мы едем? — крикнула Маша, хватаясь за Старыгина, как утопающий за соломинку. — Теперь уж наверняка прямо в преисподнюю!

Дмитрий ничего не успел ей ответить, потому что подземный полет внезапно закончился, в глаза им хлынул яркий солнечный свет, и они оказались на покрытом травой склоне холма.

К счастью, вокруг никого не было. Они кубарем скатились по холму и зашагали по тропинке, которая перешла сначала в дорогу, а потом — в улицу.

— Знать бы, где мы очутились… — с тоской проговорил Старыгин через некоторое время, — и как отсюда выбраться. Подозрительный райончик, даже такси не видно.

— Куда, интересно, вы собираетесь ехать на такси? — холодно спросила Маша.

— Ну… в папский дом, конечно! Нужно же отдохнуть и привести себя в порядок! И вообще, я есть хочу! — буркнул Старыгин.

Маша без слов потянула его в первую же попавшуюся дверь, над которой была нарисована аппетитная круглая пицца.

Хозяин долго со вкусом перечислял весь свой ассортимент, пока Маша не прервала его, невежливо ткнув пальцем в первое попавшееся название.

Пицца обладала одним достоинством: она была огромной. Вкуса же Маша не разобрала, потому что по невезению выбрала пиццу с чилийским красным перцем.

— Что вы морщитесь? — недовольно спросила она.

— Я не ем острого… — буркнул Старыгин.

Наверху, при дневном свете, все страхи подземелья исчезли, и в Маше поднималось глухое раздражение на этого растяпу и рохлю. Он может только в кабинете сидеть и копаться со своими красками и химикалиями. Или еще расшифровывать разные надписи.

— Ешьте, что дают! — рявкнула она. — Дома перед женой будете капризничать!