Манюня пишет фантастичЫскЫй роман - Наринэ Абгарян

Пока Каринка строила апокалипсические планы насчет своего досуга в лагере, мы, по очереди заглядывая в осколок раздобытого на помойке зеркала, наводили марафет. Сначала густым слоем размазали по лицу Сонечкину присыпку, потом нанесли на веки серебрянку, которую своровали из мешков, наваленных в тамбуре четвертого подъезда. Рабочие добавляли ее в какую-то смесь и закрашивали батареи в подъезде. Баратеи намертво схватывались металлическим сиянием и несколько недель отчаянно смердели на все четыре стороны. Сами понимаете, пройти мимо такой красоты мы не могли, поэтому воровато отсыпали несколько горстей в оперативно подставленный Маринкин подол. И теперь интригующе отсвечивали в пространство сероватыми веками и бровями.

Потом Манька жестом фокусника достала из кармана кулечек из фольги.

— Видали? — повертела она у нас перед носом.

— А что это? — затрепетали мы.

— Вот! — Она торжественно развернула кулек. Мы уставились на какой-то небольшой коричневый брусочек.

— Это помада? — Мы не поверили глазам своим.

— А то! Я бы розовую взяла, но ее совсем мало осталось. Зато коричневая новая, у нее ого-го какая длинная эта… ну, эта штуковина, которая выдвигается, когда крутишь тюбик. Помада, в общем. Я отрезала ножом кусочек и завернула в фольгу. Ба ни за что не заметит.

— Какая ты молодец! — обрадовались мы. Манька довольно засопела.

— Смотрите, как надо правильно ее наносить. — Она собрала губы в бантик, намазюкала их помадой, потом повела губами туда-сюда и несколько раз сказала «папа», издавая звук вылетающей из бутылки пробки.

— Ооооо, — затрепетали мы.

— Это я специально за Ба подглядывала. Она сначала накрасит губы, потом глядит на свое отражение в зеркале и говорит — «шарман».

— А что такое «шарман»?

— Не знаю, но что-то хорошее, потому что когда она так говорит, то улыбается.

— Может, она говорит не «шарман», а «шаман»? — предположила Каринка.

— Нет, я слушала очень внимательно, она говорит «шагхгхгхман», — забулькала Манька, отчаянно грассируя на «р».

Мы с Маринкой аккуратно нанесли помаду и сказали «па-па». Манька ревниво следила, чтобы мы все сделали правильно. Потом она завернула остатки помады в фольгу и убрала в карман.

— Я чего думаю: может, этот кусочек обратно приклеить? — протянула в задумчивости она.

— Он на вид такой помятый, — засомневались мы.

— Ничего, я приклею, а потом еще пальцем хорошенечко замазюкаю. — Манька пригладила ладошкой боевой чубчик и встала с лавочки. — Ладно, пойдем цветы воровать.

Чтобы сделать себе маникюр и наклеить длинные ресницы, нужно было сорвать несколько цветков космеи и колокольчика с клумбы, которая находилась в палисаднике нашего пятиэтажного дома. Палисадник неустанно курировала тетя Сирун из тринадцатой квартиры. Она ревностно следила, чтобы дети не вытаптывали растения, а в ночь на первое сентября чуть ли не ночевала во дворе, лишь бы не дать неугомонным школьникам разобрать цветы на букеты учителям.

К нашему счастью, тетя Сирун сегодня не маячила вокруг клумбы. Мы быстренько сорвали несколько цветков и пустились наутек.

Вы знаете, как сделать себе красивые ресницы? Нужно аккуратно развернуть венчик колокольчика, поплевать на голубенькие лепестки и обклеить ими веки. А на маникюр пустить лепестки космеи.

Через десять минут мы превратились в писаных красавиц.

— Ну как? — обернулись мы к Каринке.

Сестра по очереди прицелилась в каждую из новой рогатки.

— Чучундры!

— От чучундры слышим!

Осторожно моргая отяжелевшими от лепестков веками, мы по очереди заглядывали в осколок зеркала. И, удивительное дело, с каждым заходом казались себе все краше и краше!

— Прогуляемся по Ленина, что ли? — предложила Манька.

— Аха!

— Я с вами пойду, только следом. Не хочется дурой выглядеть. Но если кто начнет задирать вас, то я его поколочу, — оживилась Каринка.

И мы пошли на Ленина, укладывать всех штабелями. Впереди, растопырив пальцы, чтобы нечаянно не испортить маникюр, гарцевали писаные красавицы, а сзади, метрах в пяти, со скучающим видом тащилась Каринка и делала такое лицо, словно знать нас не знает.

Прохожие живо реагировали на нашу красоту.

Кто-то, показывая пальцем, откровенно смеялся, кто-то опасливо обходил нас стороной. Одна тетечка велела возвращаться домой и незамедлительно смыть безобразие с лица, другая покачала головой и пригрозила рассказать все нашим родителям.

— Я же говорила, что вы настоящие чучундры, — сопела сзади Каринка.

— Ты обещала защищать нас, а сама только обзываешься, — обижались мы.

— Так не могу же я взрослых колотить! Были бы ровесники, другое дело!

Оскорбленные черствостью и узколобостью окружающего мира, мы уже собирались возвращаться во двор, но тут заметили на том конце улицы оранжевый рейсовый «ПАЗик». Автобусы никогда не проезжали по этой части городка, поэтому мы замерли, разинув от удивления рты.

Между тем «ПАЗик» шумно затормозил прямо возле нашего дома. «Товуз-Берд», — прочитали мы на лобовом стекле. Так это был маршрут из азербайджанского города Товуз!

Пока мы изучали табличку, распахнулись двери, и на тротуар спрыгнули двое мужчин. Они споро вытащили несколько сумок, а потом помогли выйти какой-то женщине в белой кружевной косыночке и светлом летнем пальто. У нас отвисли челюсти. Это была наша бабуля!

— Астарожны, Анастасияиванна, — галантно приседали мужчины.

— Спасибо, голубчики, — поблагодарила Анастасияиванна и обернулась к водителю: — Гарик-жан, так мило было с твоей стороны сделать крюк, чтобы довезти меня до дома!

— Пожалыста, Анастасияиванна, — приподнял кепку-аэропорт Гарик-жан и, радостно бибикнув в клаксон, развернулся, чтобы проехать к автостанции.

— Бабуля, — закричали мы, — бабулечка! Почему ты не предупредила, что едешь? Папа бы за тобой на машине приехал!

— Что с вами, девочки? — испугалась бабуля. — Что с вашими лицами?

— Это мы марафет наводили. Вот мама обрадуется, — прыгали мы, — вот это даааа!!!

— Я решила сделать вам сюрприз. В семь утра выехала из Кировабада, в одиннадцать была пересадка в Товузе. И вот я здесь. Водитель Гарик-жан любезно довез меня до дома, а эти двое мужчин помогли вытащить сумки.

На людях бабуля могла отвечать невпопад. Слух у нее всегда был слабенький — давала о себе знать контузия, полученная на войне, а с возрастом стало так плохо, что пришлось покупать слуховой аппарат. Но на улице она его снимала, стеснялась. Поэтому разговаривать с бабулей нужно было на повышенных тонах, активно жестикулируя лицом. Что мы и делали. В процессе жестикуляции посеяли накладные ресницы, а когда вцепились в сумки — растеряли маникюр. Но сейчас это так мало нас волновало!