Советский шпионаж в Европе и США. 1920-1950 годы - Дэвид Даллин

Это произошло в 1937 году, когда был заключен Антикоминтерновский пакт и продолжалось сближение между Германией и Польшей, когда Геринг наносил туда визиты вежливости и охотился близ Варшавы. Сотрудничество в области дипломатии сопровождалось контактами между полицейскими органами обеих стран, особенно в части контрразведки и антисоветских мер. Шелиа, чья кличка была «Ариец», передавал советской стороне информацию о германо-польских переговорах в Варшаве, о трехстороннем пакте, о возможном участии малых стран в руководимой Германией коалиции и т. д. Понимая, что интерес Шелиа поддерживается только высокой оплатой, Москва в феврале 1938 года заплатила ему 6 тысяч 500 долларов — небывалую для бюджета советской разведки сумму.

Перед германо-польской войной Шелиа был переведён в Берлин и получил должность в министерстве иностранных дел. Но его служба для советского аппарата продолжалась. Чтобы облегчить контакты с ним, Гернштадт рекомендовал Шелиа в секретари свою подругу — Ильзу Штебе, которая раньше работала в «Берлинер тагеблатт». В начале 1941 года она перешла в министерство иностранных дел, и сотрудничество между Шелиа и советской разведкой существенно упростилось. Незадолго до начала советско-германской войны советское посольство заплатило Шелиа 30 тысяч марок через Ильзу Штебе. Как мы увидим, это сотрудничество, длившееся несколько лет, трагически закончилось для них обоих.

Примерно в 1925 году Сталин пришёл к выводу о «временной стабилизации капитализма». Теперь прямые действия и революции уже не объявлялись «неизбежными», и техническая подготовка к переворотам стала второстепенной по сравнению с другими задачами. Обстановка изменилась в тридцатых годах. Новый режим в Германии и гражданская война в Испании были расценены Москвой как прелюдия ко Второй мировой войне. После почти двух десятилетий затишья ожидалась кровавая схватка. Казалось, что, как и в начале двадцатых годов, настало время для подрывной деятельности.

Диверсии стали своеобразным трамплином в карьере известной фигуры советско-германского аппарата — Эрнста Волльвебера, выросшего потом до министра в ГДР. Он начал простым матросом в 1917 году, а в 1932 году был избран в рейхстаг.[128] Он продолжал свое продвижение и в нацистский период, работая в смешанной советско-германской сети. Полем деятельности бывшего моряка стал Интернациональный союз моряков и портовых рабочих — профсоюзная организация с явным политическим уклоном и неопределенными целями. По мнению русских, с ней в случае войны не мог сравниться по важности ни один другой профсоюз. Ведь имелась возможность саботировать передвижения войск и вооружений, направляемых против России, а в мирное время забастовка моряков могла бы оказывать политическое давление.

Волльвебер не стал немедленно скрываться, когда нацисты пришли к власти. Он хотел сохранить и перегруппировать коммунистическое подполье, проявляя при этом энергию и смелость. И долго после того, как высшие партийные лидеры добрались до заграничных гаваней, а более мелкие были арестованы, он все ещё колесил по стране, встречаясь со своими товарищами и спасая то, что еще можно было спасти. Хотя ему мало что удалось сделать, его престиж в глазах Москвы за эти месяцы сильно возрос.

В свои 35 лет Волльвебер стал умным, дерзким и беспощадным вожаком подполья. Он никогда не выступал на митингах и не писал для прессы. Он был груб, много пил и казался настоящим практиком-нелегалом. Ян Вальтин (бывший член руководства Интернационального союза моряков) вспоминал: «Когда он говорил, то каждое его слово напоминало зловещее рычание». Он производил впечатление человека, который никогда не спешит, человека, который не знает страха, которого ничто не может удивить и который лишен всяких иллюзий.[129]

В начале 1934 года Волльвебер был вызван в Москву, оттуда он вернулся с новым назначением. В дополнение к его обязанностям члена западноевропейского бюро Коминтерна в Копенгагене на него возлагалась задача запустить новый подрывной аппарат, чьи действия будут направлены главным образом против потенциальных противников Советского Союза — Германии и Японии, — и рекрутировать в него людей из союза моряков. Этот аппарат должен был держаться особняком от всех коммунистических партий и ни в каком отношении, даже в финансовом, не зависеть от КПГ.[130] Он поддерживался и финансировался специальными структурами советского правительства. Аппарат Волльвебера (или, как его называли позже в Скандинавии, «Лига Волльвебера») насчитывал от двадцати до пятидесяти тщательно отобранных людей, в основном датчан, норвежцев и шведов, хотя в него входило и несколько немцев. Среди последних были Вольдемар Вернер (впоследствии — начальник морской полиции ГДР), Генрих Шрамм, Карл Баргштедт, Адольф Байер, Рольф Хагге и другие.

Специальной задачей «Лиги» был саботаж морских перевозок. Осенью 1933 года морская полиция в Роттердаме произвела первый арест одного из агентов Волльвебера, у которого обнаружили мешок динамита. В следующем году в бухте Таранто пошло на дно итальянское судно «Фельче». Японский транспорт «Тахима Мару», потопленный вблизи Роттердама, тоже относят на счет Волльвебера.[131]

В 1937 году, когда Германия начала перевозить военные грузы для франкистов в Испанию, деятельность Волльвебера существенно расширилась. Операции проводились не только на маршрутах, связывающих Германию с Испанией, но и на линиях, по которым шло снабжение самой Германии военными материалами. Электростанции в Швеции, которая снабжала Германию железной рудой, тоже стали объектом диверсий. В Гамбурге Волльвебер нашел поддержку в лице всё ещё сохранившейся коммунистической группы, которой руководил доктор Михаэлис. Эта группа информировала Волльвебера о морских перевозках, отходящих судах, родах груза и т. д. В 1937 г. группа была арестована и двенадцать ее членов казнены.[132]

Участились случаи взрыва судов. Обычный способ заключался в том, что в трюм между грузами помещался заряд динамита, а взрыватель ставился так, чтобы взрыв произошел, когда судно будет уже в открытом море. Взрывы произошли: на датском судне «Вестплейн», японском «Каси Мару», германском «Клаус Беге», румынском «Бессарабия», польском «Баторий» и многих других, некоторые суда были полностью разрушены. В некоторых случаях время взрыва устанавливалось с таким расчетом, чтобы судно успело подойти к шлюзам Хольтенауэр или каналу Кайзера Вильгельма и экипаж мог быть спасен.