Элиты Эдема - Джоуи Грасеффа

Оскорбленная, я вырываю руку, но вынуждаю себя быть вежливой. Мне говорили, что однажды он был мне настоящим другом, поэтому я обязана соблюдать приличия. Смягчаясь, я говорю:

– Я восхищалась твоей работой. Она удивительна. Говорят, что я была художником, в прошлом, когда была Рауэн, но я не помню. Но, как бы то ни было, мне кажется, нет никого талантливее тебя.

Я показываю на фреску.

– Взять хоть вот это. Не думаю, что видела что-нибудь подобное этому.

Я поворачиваюсь к нему и говорю более резко, чем хотела бы:

– Должно быть, Рауэн много для тебя значила, если ты изобразил ее так.

Я пытаюсь добиться ответной реакции… и у меня получается.

– Я… я не могу… – говорит он с мукой в голосе. – Это уж слишком. Я не знаю, как с этим справиться!

Он разворачивается, стремительно выбегает из комнаты, и мне кажется, что только удивительное самообладание не позволило мне броситься за ним следом.

– Лэчлэн! – кричу я ему вслед. Не похоже, что он услышал меня.

Зато другие услышали. В мгновение Айрис поднимается по лестнице на самый верх, подхватывая свои юбки, и быстро перебирая короткими сильными ногами.

– Итак, ты наконец-то увиделась с Лэчем?

– Да, – отвечаю я, смущенная и потерянная. – И я не могу понять, что Рауэн могла найти в нем. Он странный и не очень приветливый.

Она вздыхает.

– Ты знаешь, что я присматриваю за детьми в Подполье. Всем Лэчлэн кажется взрослым, но он во многом совсем еще ребенок. Все тот же агрессивный, сопротивляющийся мальчик, которого я подобрала, когда семья бросила его. Он не очень хорошо умеет проявлять свои чувства.

– Но если мы были друзьями, почему он не может просто…

Она даже не дает мне закончить.

– Для тебя друзьями. Ты никогда не говорила, а я не была уверена, в то время когда ты была здесь. Но Лэчлэн влюблен в тебя. В Рауэн. Конечно, его убивает то, что ты вернулась… но ты не она.

Она хлопает меня по плечу, пока я все это перевариваю.

– Будь ласковой с ним, у него было несколько трудных месяцев, когда ты ушла. Она качает головой. – Трудная жизнь, на самом деле.

Она издает кудахтающий звук, тот самый, который я слышала, когда она разговаривала с детьми, и оставляет меня в одиночестве перед комнатой загадочного парня, который любит меня.

Вполне может быть. Зачем бы ему рисовать такую картину, если он не любит меня?

Эта мысль заставляет меня содрогнуться от радости и замешательства. От радости непроизвольно. Где-то внутри я очень польщена. Но эта мысли одновременно и пугает: меня любит кто-то, кого я даже не знаю.

Какая-то часть меня хочет вернуться в «Дубы». Может, та жизнь и не была реальной, но это была моя реальность. Там были свои трудности, но их нечего и сравнивать с этим. Мне уже нравится и Подполье, и люди, которых я здесь встретила. Но все же быть богатой девочкой в «Дубах» куда проще.

Я хочу вернуться в комнату, но знаю, что буду просто лежать на кровати, слишком много думая обо всем. По счастью, у детей закончились занятия, и они вышли на переменку, заметили меня и тут же прибежали сюда. Стремительные и крепкие, они незамедлительно обступают меня, галдят и теребят за руки. Один крепыш лет десяти притягивает мою голову вниз, чтобы заглянуть в мои ровные серые глаза.

– Совершенно нетипично, – говорит он беззлобно.

– Ты до этого видел глаза в линзах? – спрашиваю я, когда он отпускает меня.

Он мотает головой.

– Я не был наверху с тех пор, как был малышом.

– Точно, – говорит Рэйнбоу, пока теребит потертую ткань на моих брюках своим пухлым кулачком с видом собственника. – Там наверху полно чудовищ.

Она задумывается на минуту, а потом ее глаза оживают.

– Ой… а ты видела монстров?

Она с надеждой смотрит на меня, и другие дети начинают подпрыгивать с криком:

– Монстры! Монстры!

Благодаря детям я отвлекаюсь от своих забот. Меня, как при наводнении, унес поток маленьких тел, прижав к основанию дерева. Они тормошат меня и умоляют рассказать им истории из жизни наверху.

– Другие взрослые нам почти ничего не рассказывают, – возмущается Рэйнбоу. – Пусть истории будут добрыми.

– Пусть они будут страшными! – кричат другие.

– Я поступлю даже лучше, – говорю я, втягиваясь в игру. – Они будут правдивыми.

И вот я придумываю идеального монстра для этих нетерпеливых маленьких вторых детей. Когда они усаживаются вокруг и их многоцветные глаза неотрывно смотрят на меня, я рассказываю им про Перл.

Я слегка преувеличиваю. Да ладно, я сильно преувеличиваю. Зато дети ведутся.

– Самые лучшие монстры – это красивые монстры, – начинаю я свой рассказ низким голосом. – Потому что тогда ты не сможешь догадаться, что они монстры. Они такие обаятельные, что ты сам хочешь приблизиться к ним. Хочешь стать похожими на них. Так они заманивают тебя. И потом, когда ты уже не можешь сбежать, они пожирают тебя.

– Если только ты не будешь с ними сражаться! – выпаливает Рэйнбоу. Другие дети согласно кивают. Какие они милые.

– Именно, – говорю я. – А сражаться нужно всегда. Так вот, однажды монстр Перл увидела прекрасную девушку, которая была так же прекрасна, как и она, с сиреневыми… нет… розовыми волосами.

Хорошо, что они настолько увлеклись рассказом, что не заметили оговорки.

– Только эта девочка с розовыми волосами была очень доброй и отважной. Поэтому монстр Перл, конечно же, захотела ее прикончить. Потому однажды она наполнила свои клыки ядом, наточила когти и…

Я плету им самые невозможные истории из жизни наверху. Истории об охраноботах, которые преследуют неосмотрительных вторых детей и уничтожают их. Кормлю их байками об отрядах зеленорубашечников, которые хватают людей и утаскивают их, чтобы подвергнуть невообразимым пыткам в Центре.

Это все не совсем неправда, но этого вполне достаточно, чтобы заинтриговать их и напугать, они радуются, что находятся здесь, в Подполье, в безопасности.

Они упрашивают меня рассказать еще одну историю, когда на балконе на самом верху происходит какое-то движение. Там стоит Лэчлэн, а рядом с ним женщина с огненно-рыжими волосами. Снизу люди приветливо машут ей. С другого балкона меня зовет Эш:

– Рауэн, это Флейм! Она наконец-то пришла!

Этого вполне достаточно, чтобы забыть о сказках. Теперь у меня невымышленная история – странные юноши, забытые воспоминания, операция и тому подобное.

С сожалением я встаю и, прежде чем уйти, оказываюсь в объятьях.

– С тобой все будет хорошо, – говорит Рэйнбоу, когда оставляет влажный, липкий поцелуй на моей щеке. – Лэч не позволит, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.