Жаркое лето 1953 года в Германии - Николай Платошкин

Итак, в конце октября Аденауэру надо было что-то отвечать на инициативу французов и стран «народной демократии». Но пока он размышлял над дальнейшей тактикой, Москва нанесла еще один, самый страшный для Аденауэра дипломатический удар. Советское правительство обратилось 3 ноября 1950 года с нотой к правительствам США, Великобритании и Франции с предложением созвать конференцию министров иностранных дел четырех держав, на которой предполагалось договориться об образовании общегерманского временного правительства, заключении мирного договора с Германией и выводе с ее территории всех оккупационных войск через год после подписания мирного договора. Основой конференции — и это больше всего заботило Аденауэра — должны были стать Потсдамские договоренности, то есть демилитаризованная Германия.

Позднее Аденауэр признался, что если Бисмарка мучил «кошмар коалиций», то его самого мучил «кошмар Потсдама»[103]. Канцлер не сомневался, что предложение русских о единой и нейтральной Германии разделяет подавляющее большинство населения ФРГ. Даже ярый антикоммунист, обер-бургомистр Западного Берлина Эрнст Ройтер высказывался в пользу этого варианта. Пришлось Аденауэру выслушивать подобные точки зрения и на заседании высшего руководящего органа ХДС — федерального комитета. Из Парижа и Лондона сообщали, что там относятся к идее проведения конференции четырех держав весьма позитивно. Оставалась только надежда на американцев. Но из США приходили тревожные сигналы. Бывший американский президент Герберт Гувер, выступая 20 декабря 1950 года, высказался за вывод американских войск из Европы.

В самой ФРГ начали набирать силу нейтралистские и «прорусские» тенденции. Причем их олицетворяли уже не только коммунисты, пацифисты и левые социал-демократы. Бывший рейхсканцлер Веймарской республики Й. Вирт и посол Германии в СССР Надольный выступали за возврат к «духу Рапалло» (в 1922 году в пригороде Генуи Рапалло был подписан германо-советский договор, положивший начало «особым» отношением Веймарской республики и Советского Союза). Когда правительство ФРГ настояло на образовании на предприятиях страны «заводской охраны» против «восточного саботажа», многие предприниматели отказались это сделать, так как, «возможно, русские будут править Германией уже через полгода».

После 3 ноября Аденауэр бросил все силы на срыв конференции четырех держав. Почему же он так не хотел единой, нейтральной Германии? Ведь пример Финляндии ясно показывал, что СССР готов не вмешиваться во внутренние дела капиталистических стран, если они не участвовали в направленных против Москвы военных союзах.

Дело в том, что Аденауэр боялся доминирования в единой Германии социал-демократов и коммунистов. Федеральный канцлер был весьма низкого мнения о немцах, так как считал, что они не дозрели до настоящей демократии и не смогут противостоять социалистам-искусителям.

8 ноября 1950 года Аденауэр назвал-таки публично «план Плевена» хорошей основой для дальнейших дискуссий — молчать больше было уже просто невозможно. Канцлер надеялся додавить французов через свои личные каналы в США. В тот же день было отвергнуто предложение социалистических стран о создании Общегерманского совета.

Мол, не может быть паритета между ГДР и ФРГ в каком-либо общегерманском органе. К тому же вести переговоры надо не с «марионеткой» ГДР, а с ее хозяином Советским Союзом, но только тогда, когда Запад станет сильнее СССР в военном отношении.

Однако 30 ноября 1950 года премьер-министр ГДР Отто Гротеволь еще раз предложил в письме к федеральному канцлеру немедленно начать переговоры об образовании на паритетных началах из представителей обоих германских государств общегерманского Учредительного совета, задачей которого была бы подготовка к созданию временного общегерманского правительства, которое подготовило бы выборы в Национальное Собрание. Общегерманский совет по предложению ГДР должен был оказывать державам-победительницам консультативное содействие при выработке мирного договора. Аденауэр проигнорировал письмо Гротеволя, но ровно через месяц президент Народной палаты ГДР Йоханнес Дикман написал президенту бундестага письмо примерно с такими же предложениями. ФРГ было весьма трудно отмалчиваться, так как ГДР предлагала приступить к выработке единого избирательного закона и провести общегерманские выборы. Это был удачный ответ на инициативу Макклоя (февраль 1950 г.). Тот тоже предлагал общегерманские выборы, но на основании избирательного закона, выработанного оккупационными властями. ГДР же предлагала, чтобы сами немцы «за одним столом» создали для себя избирательные процедуры.

С учетом популярности инициативы ГДР среди широких слоев населения ФРГ Аденауэру пришлось в конце концов отвечать, хотя ответ этот был заведомо неконструктивным. 15 января 1951 года федеральный канцлер обставил свободные выборы в Германии, которые он сам же до этого активно пропагандировал, рядом предварительных условий. В частности, ГДР должна была распустить народную полицию и денонсировать договор с Польшей о признании границы по Одеру — Нейсе[104]. Несмотря на явную провокационность этих условий, Народная палата ГДР ответила 30 января 1951 года принципиальным соглашением обсудить и эти вопросы. Ответа не последовало.

9 марта 1951 года правительство ФРГ обратилось с нотой к западным державам, в которой содержалось требование создать в ГДР «правовые и психологические предпосылки для проведения свободных выборов». Под этим понималось приведение социальных и политических реалий ГДР в полное соответствие с Основным законом ФРГ. Интересные условия, если учесть, что как раз немецкий избиратель на выборах и мог бы решить, каким быть новому германскому государству. Нота Аденауэра была обращена к США, Англии и Франции потому, что 5 марта 1951 года в Париже открылось совещание заместителей министров иностранных дел четырех держав, призванная подготовить повестку для будущей встречи глав внешнеполитических ведомств. «Кошмар Потсдама» угрожал стать явью. Аденауэр пустился наперегонки с парижским совещанием, чтобы к моменту возможного созыва встречи держав-победительниц сделать ремилитаризацию ФРГ и ее включение в западные военные структуры необратимым.

Самый короткий путь к достижению этой цели лежал, естественно, через Вашингтон. В ноябре 1950 года Аденауэр передал через своего друга бельгийско-американского предпринимателя Дэнни Хайнемана (не имевшего никаких родственных связей с бывшим министром внутренних дел) составленный им для администрации Трумэна очередной меморандум. В нем «очень срочно» ставился вопрос о немедленном направлении в ФРГ крупных контингентов армии США (Аденауэр говорил своим приближенным, что 2–3 дивизии американцы могут вывести из Германии относительно легко, а целую армию — нет)[105]. Хайнеман передал меморандум Эйзенхауэру, а тот познакомил с ним министра обороны Маршалла.

Наряду с этим конфиденциальным каналом Аденауэр предъявил Верховным комиссарам требования модифицировать Оккупационный статут, чтобы «усилить волю немцев к сопротивлению». Вместе с просьбой прекратить демонтаж и сократить оккупационные расходы (в 1950 году на них ушла почти треть бюджета ФРГ) Аденауэр предлагал освободить из тюрьмы бывших военнослужащих вермахта, осужденных союзниками за военные преступления.