Поводыри богов - Татьяна Алферова
Шрифт:
Интервал:
Тот потерялся, побледнел, но отвечал твердо:
– Не моя тайна, не тебе знать, – порадовался про себя, что нет рядом чародейки Либуши, некому заглянуть к Диру в самое сердце, услышать то, о чем он и не думает, запрещает себе думать. А если вспоминает, то лишь когда врасплох застанут, как сейчас. Заветное Слово о тайне пещер, бегущих под холмами, петляющих, беспорядочно для чужого глаза, туда и обратно, образующих узкий подземный ход под быстрым течением реки, под тяжелой водой, полной рыбы и кораблей, ход на тот берег Волхова. О высоких сухих пещерах, которые охраняют сам Ящер и первый князь Рюрик, не ушедший в Верхний мир со своими воинами в горящих кольчугах, ибо похоронен не по обычаю в ладье, и прах его не сожжен, не укрыт надежным курганом. Лишь Ящер сопровождает князя, ни любимых отроков из младшей дружины, ни боевого коня, ни жен, ни наложниц нет рядом. Только меч со славным именем, Слово и клад, сохраняемые первым князем Рюриком для города Ладоги в дальней пещере за подземным озером. Клад, распухающий золотом и яркими самоцветами, их хватит, чтобы отстроить город Ладогу заново, буде случится пожару, набегу, смуте. Но если горожане и прочие люди не войдут в разум, сами станут чинить смуту, – золото бессильно.
Первый князь Рюрик не доверял людям, увел сокровища под землю, потому что в пещерах – безопасно, в этих краях нет урманских гномов, некому украсть золото под землей. После богатой жертвы боги посулили Рюрику, что люди переменятся к лучшему, потому и избрал первый князь волхва Веремида из дружинных варягов-волхвов, прибывших в Ладогу вместе с Рюриком, а Веремид – ученика Дира для передачи Слова и клада потомкам. Но у Дира по сию пору нет собственного верного ученика, и Дир знает, чего стоят посулы богов. Переменятся люди к лучшему, жди! Это боги изменились. С умалением могущества их слово умалилось тоже. А нрав стал еще круче. Разве в другом времени, куда Дир отправит Сновида, слова обретут вес и цену. А боги вернут людям свое расположение.
Бурдюки с кровью все болтают, болтают, не уймутся. Но бабы знают свое дело, бабы не подведут, не дадут людишкам договориться. Не сможет корел мешаться в княжьи дела, даже если немощный отрок покажет ему будущее зло. А там впереди – зло, уж я-то знаю людишек. Зло и богатые жертвы: глубокие чаши, ручьи, реки и моря сладкой крови. Нет у меня наследника, оно и счастье. Обидно знать, что твой отпрыск сожрет те жертвы, что могли достаться тебе. А буде корел много воли заберет, почнет действовать – на то есть кощунник и его баба. Жаль гладкого масла, скользкого, тягуче-душистого; что корел, что чародейка частенько угощали меня. От князей масла не дождешься, нет от князей уважения, тащат жертвы своему одноглазому Одину, все бы ему ворон привечать, птичнику. Но одним маслом сыт не будешь, князья же и не желая покормят.
Ишь, людишки додумались, в хранители меня поставили тому выскочке, безвестному конунгу Рюрику, какого, по слухам, пригласили к себе княжить местные племена – свобода их тяготила, вон что. Людишки больше всего свободы пугаются, больше голода. Всякий голод летом кончается, а со свободой как сладишь?
Мне ли следить за пещерами под рекой, за тусклым золотом! Тьмы и тьмы нетопырей трепещут кожистыми крыльями, сливаясь с подземными сводами, слушают меня, надеются хоть на какое-нибудь приказание, готовые расцепить острые коготки и сорваться в ночь по моему зову. Лежит на черном камне первый князь людишек, широкобородый Рюрик, выпитый подземными обитателями, высушенный подземными ветрами, держит горшок с золотом костяными пальцами, ждет. Не войдет в ту пещеру незваный гость, а коли войдет, не оборонившись, не сказав и не сделав то, что предписано Словом, вода войдет следом; рассыплются хрупкие кости, смоет потоком золото, размечет течением самоцветы по каменистому дну.
Боги посулили широкобородому, что люди переменятся, как же, жди! Одноглазый Один, что ли, обещал? Угрюмый самоистязатель, сам себя принесший в жертву, проткнувший толстым копьем собственное брюхо пустомеля! Предводитель ворон и волков, хозяин восьминогого коня, любитель виселицы. Этот посулит! Нашему скотьему богу Велесу и то веры больше, какой-никакой, а родственник, хоть Волосатый кое-где пытается теснить меня под землею. Ну, не разбежится! Или Тор обещал Рюрику? Этот неопрятный рыжебородый, как сам Рюрик, старик с молотом и несварением желудка, по утрам отрыгивающий к жизни косматых козлов, которых сожрал вечером? Так и на этого есть управа – небесный Дед эстов и корелов, у Деда все же цепкие громовые когти, и меня уважает: жертву преследует лишь до воды, не лезет в мое хозяйство.
Посулили Рюрику боги, скажите, пожалуйста! Небось, те боги не перестоят в капищах меня, Великого, свои же жрецы скинут их ради главного бога – усатого Перуна, любезного дружине. Он, он отберет топор и меч у одних, коня с колесницею у других! Якобы он лично раздавит змея, чтобы освободить воду, – так говорится во снах мальчишки. Здесь люди врут, как обычно, врут, как боги. До меня, Змея-Ящера, Перуну не добраться, я поплыву по реке нетронутый: не раздавишь меня, даже если скинешь, вытолкнешь из капища! Сгоряча напутали, связали меня со скотьим богом, в другое время разгневался бы, ныне – жду пира перед концом. Пусть Перун давит Велеса, жрет откормленных быков, раз в год пьет людишек – меня, меня не тронет, не посмеет тронуть! Сама Мать Сыра Земля побоится принять меня, прогнется от тяжести, так показал немощный отрок! О мальчишка, это вредоносное малое вместилище жидкой крови!
Душа моя будет скитаться в Ирье вечно, наевшаяся в последний день до конца времен. Я переживу всех, я, Великий.
– Он – там, – Дир повернулся к Либуше. – Но найденыш ушел еще недалеко, не дальше первого месяца этой осени. Очередь за нами. Быстрей, пока Ящер ублажен маслом. Сам Вяйнямейнен дунул на воду в чаше…
Женщина нерешительно разглядывает древнюю гадательную чашу, водит пальцем по чертам календаря судеб на ее венчике. Широкие рукава рубахи струятся от нежных локтей чуть не до полу, не скрепленные браслетами, точно на русальих играх; развитые косы льются по плечам, по онемевшей от страха спине, а на змейке позвоночника раскатились прозрачные холодные бисеринки пота, хотя прохладно в полуземлянке. Либуша тихо бормочет, но заклинает не навьев-призраков, а все живущее: люди сквозят в ее шепоте, и птицы клевучие, и люты звери рыкучие, а красный летний день пылает за стенами как ни в чем не бывало.
Щил не утратил обычного любопытства, полюбовавшись спящим на лавке мальчиком, не то спросил, не то ответил:
– Хорошо там, поди, в переднем времени. Мальчонка-то спокойно спит. Вон уж щечки закраснелись.
Бул, обиженный тем, что Оприну отправили прочь будто бы рыбы наловить к ужину – как же, наловит она! Она и острожить-то не умеет. Послали бы лучше землянику собирать, и то ловчей соврали бы! – сидит у двери, разглядывает надоевшую за несколько дней поляну, все одну и ту же, ни тебе людей, ни телег, ни рабов. Кощунник досадливо замечает друзьям, что ни к чему им отправляться вместе с мальчишкой. Чаша с заговоренной водой покажет все то, что Сновид увидит. Зачем зря рисковать, искушать Судьбу?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!