Жаркая неделя - Никола Марш

Она не хотела делать этого – обсуждать их неудавшиеся отношения, давать ему шанс все объяснить, боясь, что ее решимость может поколебаться. Особенно если учесть, что для этого было достаточно одного его вида.

– Нам нечего больше сказать друг другу. Уходи.

– Пожалуйста. Это важно.

Высказанная просьба произвела на Стар не такое сильное впечатление, как мольба, застывшая в темных глазах.

– Поднимайся, – вздохнула девушка, вешая сумку на плечо. – У тебя есть пять минут. Потом я должна начать репетировать.

– Звучит вполне приемлемо.

Он пропустил ее вперед.

Ага, как же! Чтобы Кэллам всю дорогу пялился на ее зад?

– Ну, уж нет, джентльмены вперед!

Широко усмехнувшись, он отозвался:

– Честно говоря, ко мне этот термин вряд ли применим.

Старая скрипучая лестница была слишком узкой, чтобы идти по ней вдвоем, поэтому, добравшись до верхней площадки, девушке пришлось протискиваться мимо Кэллама. Джентльмен бы подвинулся, однако, как совершенно справедливо заметил мужчина, он таковым не являлся.

Кэллам замер на месте, самодовольно ухмыляясь. Когда Стар юркнула мимо него, на краткий миг прижавшись всем телом, глаза его опасно потемнели.

Стиснув зубы, чтобы побороть искушение помедлить, она резким движением сняла сумку с плеча и не без удовольствия услышала приглушенное ругательство Кэллама.

Вынув из сумки ключ, Стар отперла и распахнула дверь:

– У тебя есть пять минут. Время пошло.

– Вот и хорошо. Думаю, нужно начать с этого.

Девушка задержалась в дверях и неожиданно почувствовала, как сильные руки прижимают ее к твердому мужскому телу. Кэллам поцеловал ее – крепко, отчаянно, страстно.

Этот поцелуй разрушил все барьеры, опалил ее жаром, обрушившись огненным дождем на каждую клеточку тела и спалив дотла причины, по которым им не следует оставаться вместе.

Когда Стар наконец опомнилась, уже было слишком поздно. Кэллам прервал поцелуй и отстранился, хотя именно она должна была гордо оттолкнуть его.

– Это нельзя назвать разговором, знаешь ли! – возмутилась девушка.

Отпихнув его, она захлопнула дверь и прошла к окну.

Ну что, что такого особенного было в этом парне, чей один-единственный поцелуй повергал ее в трепет?

– Да, зато так гораздо веселее, не находишь?

Смерив его уничижительным взглядом, Стар многозначительно постучала по часам:

– Три минуты тридцать секунд. Начинай говорить.

– Ладно.

Он повесил пиджак на спинку стула и протянул руки к Стар. Можно подумать, она такая дура, что готова поверить, будто у него в рукаве не припрятан еще как минимум один козырь!

– Мне очень жаль, что там, на острове, я так отреагировал… и сорвал на тебе злость. Прогнал тебя.

Стар очень хотелось ему поверить, однако воспоминания о двуличности Сержио навсегда врезались в ее память. Пусть когда-то она была доверчивой идиоткой, но это время давно прошло.

Когда, так и не ответив, Стар многозначительно взглянула на часы, Кэллам продолжил:

– Я сорвался, излил на тебя злость, хотя на самом деле сердился только на себя: за то, что утратил сосредоточенность и способность здраво оценивать происходящее. – Он покачал головой с искренним сожалением. – Я винил тебя в том, что сделка сорвалась, но с моей стороны это было попросту подло.

– Именно. Ты повел себя как настоящий идиот, отказавшись от того, что у нас было.

– Ты права. Таких дураков еще свет не видывал!

Стар очень хотелось разозлиться. Топать ногами, выкрикивать оскорбления, махать руками. Но сейчас было не самое подходящее время для подобного спектакля. Пришла пора наконец узнать правду. По крайней мере, это Кэллам ей задолжал.

– И чем был вызван такой поток ярости? Не думаю, что дело в какой-то сорвавшейся сделке.

Он замер на месте с непроницаемым выражением лица:

– Ты снова угадала. Было еще кое-что. И я знаю: для того чтобы у нас появился шанс, ты должна узнать правду. Всю.

Ее сердце снова подскочило, когда Кэллам упомянул о будущем, но здравый смысл грубым хлопком вернул его на место. Она больше не позволит этому типу запудрить себе мозги. И сейчас ему придется унижаться и пресмыкаться, ползая перед ней на коленях и вымаливая прощение.

Несколько укрепив ослабевшую волю, Стар нетерпеливо взмахнула рукой:

– Продолжай, я слушаю.

– Я не всегда был трудоголиком. До того, как погиб Арчи, никто и представить себе не мог бы, что я вообще могу работать с финансами. – Его кривая усмешка несколько смягчила посуровевшие черты. – Я не представлял, чем хочу заниматься в жизни, наслаждаясь серфингом, дайвингом, хоккеем и самыми разными экстремальными видами спорта.

Стар открыла рот от удивления. Она слышала слова, но не воспринимала их. Хоккей? Дайвинг? Этим занимался Кэллам?

Кэллам, наконец, рассмеялся:

– Я был настоящим бунтовщиком. Заботился только о собственных развлечениях. Это Арчи был хорошим, ответственным сыном.

– Значит, когда твой брат умер, чувство вины заставило тебя взяться за ум. Да, ты уже говорил об этом…

Кэллам покачал головой:

– Это не вся история. Я бунтовал потому, что готов был пойти на что угодно, лишь бы заставить родителей – и особенно отца – обратить на меня внимание. Но ничего не получалось.

Стар слишком хорошо понимала, что такое тяжелое детство и каково приходится в подростковые годы, когда ты чувствуешь себя ненужным и нежеланным, а родители не заботятся ни о ком, кроме себя.

Поэтому она в свое время и занялась танцами – это доводило родителей до бешенства. Вероятно, они боялись, что однажды дочь затмит их на сцене.

Ирония судьбы. В конечном итоге Стар выбрала карьеру, очень похожую на жизненный путь родителей. Она хотела преуспеть на сцене – там, где им это сделать не удалось.

– Да, я взялся за эту работу из чувства вины, но это была не единственная причина. Я думал, что если посвящу всего себя нашей корпорации, то смогу отогнать демонов прошлого, заставлю отца понять, что я вовсе не неудачник, которым он меня считал. – Кэллам пожал плечами. – Я хотел признания, одобрения, чтобы он увидел, что есть еще один сын, готовый на все, лишь бы помириться с отцом.

– Ох…

Стар затопило чувство всепоглощающей, безграничной печали. Она слишком хорошо могла представить, как отчаянно Кэллам желал получить одобрение отца. Неужели он не понял еще тогда, что некоторым людям твоих усилий всегда недостаточно?

Стар вспомнила, как горечь смешивалась с горем, когда она хоронила родителей, зная, что уже никогда не получит их одобрения. Отец и мать не отметят ее достижения в жизни, сколько бы звездных ролей не получила их дочь.