Владыки Земли - Сергей Волков

Руна поцеловала отца в заросшую сивым волосом щеку, встала, улыбаясь сквозь слезы, тронула мать за плечо:

— Не печалься, матушка! Не с медведем в берлоге, с ладой жить буду! Не плачь!

Свирга отняла от покрасневшего лица мокрый передник, махнула рукой:

— Да чего уж, доченька! И я благом славлю вас, живите. Только ж когда мы свидимся-то, дети?!

— Если помогут нам силы небес и земли, а пуще того — коли мы сами одолеем деяние небывалое, тогда свидитесь вы, Свирга, к концу лета, не познее! — серьезно и торжественно сказал Шык, а потом обернулся к Зугуру:

— Ну вот, снова четверо нас, и кто б подумать смог, а?

— Ой, а свадьба-то как же?! — всплеснула руками Свирга: — И где ж они Первую Ноченьку проведут?! В лесу холодном, под небом звездным, среди зверья дикого, среди нелюди да нежити?!

Свирга снова залилась слезами, и Руна вместе с Луне бросились ее успокаивать…

* * *

В хлопотах и суматохе махом пролетело время. Корчи поздравляли молодых, быстро собрали на стол — Свирга все же хотела, чтобы все по-людски было. За свата сел у одного края Шык, за дружку жениха — Зугур. Луню с Руной усадили под матицей, остальные расселись по сторонам, подняли чаши. Лишь Выек так и не появился, отсиживался в бане. Луня хотел было сходить за парнем, выпить мировую, но Шык покачал головой: «Не ходи. Злоба ему разум затмила, с горяча такого наговорит, что за мечи оба возьметесь. А так через пару дней остынет парень, и все у них тут по прежнему пойдет.»

Выпили, поели. Птах, под одобрительные возгласы родни, вручил Руне свой лук, сработанный из двух изогнутых рогов неведомого зверя, и сад, полный сероперых стрел с трехгранными арскими наконечниками. Свирга же, как ее не отговаривали, надавала дочери кучу приданного — и платья разные, и кичку, бисером вышитую, и всяких рубах тонкотканых.

— Мама, ну куда ж я это все дену? — противилась Руна, и Луня влез:

— Матушка, вы ж поймите, не на прирушку, в поход идем!

Свираг в сердца топнула ногой:

— От началось! Только чашу свадебную испили, и зятюшка уже тещу учит! Да нешто я кика болотная, шишига беспутная, что дочь свою без приданного отпущу?! Не бывать тому!

Пришлось смириться. Все приданное, по родским меркам, правда, совсем скромное, еле-еле уместилось в здоровенный кожаный мешок. Не так, чтоб и тяжело, но уж больно непроворно с таким. А нести — ясно кому, Луне! Улучив момент, он шепнул Зугуру:

— Куда ж я с такой обузой? Не развернуться с ним, не повернуться!

Вагас ухмыльнулся:

— Нет уж, друг Луня! А ты что хотел? Как вы, роды, говорите? Назвался грибом — сам в корзину лезь?

— Вроде того… — угрюмо пробурчал ученик волхва и отошел от Зугура.

И вот уже пора в путь. На прощание Шык сказал вышедшим из избы Корчам:

— Благи дарю дому вашему и столу вашему, и хозяевам добрым, и заботам их. За Обур идти вам не след, послушайтесь уж старика. А коли все по-плохому обернется, идите уж лучше по Ходу до страны Ом. Там найдете вы Гун-нуна-мудреца, и он вам укажет путь на вершину горы Мантры, величайшей из Омских гор. Коли не суждено будет нам Могуч-Камень добыть и к сроку в Черный лес поспеть, там спасетесь вы и детей своих только там от Великого Лиха сбережете. Ну, храни вас Род и все светлые боги…

Нагруженные мешками с едой и одеждой Птах, за ним Зугур, Шык, и Луня с Руной по одному забирались в нору корневиков, а Корчи, столпившись у стены избы, махали им руками на прощание. Луня напоследок оглянулся, тоже поднял руку, и вдруг понял — больше они никогда не увидятся…

Чародейство корневиков в миг перенесло людей в том самый овраг, заваленный буреломом, где Луня чуть не убился, спускаясь следом за Выйком вчерашним вечером.

Отсюда предстояло полдня идти через лес к Обуру. Птах сперва присел, остальным показал — тихо, молчите! Долго прислушивался, принюхивался даже, потом выпрямился, сказал:

— Тихо в лесу. Людей нету вроде. А нечисть пробудилась посля спячки вот невовремя, сожги ее Яр!

Шык кивнул:

— Повыползали, поганцы! Но делать нечего, идти надо, и спешно времени мало!

Пошли. Первым — Птах, указывающий путь. Следом за ним Зугур, с луком наготове. Потом Шык, Руна, и Луня — последним. Перед тем, как двинуться, Руна вытащила из сада дареный к свадьбе лук, легко, не смотря на кажущуюся хрупкость рук своих, согнула, набросила тетиву на зарубку, подергала — не слабо ли?

— Стрелять-то хорошо можешь? — с недоверием спросил Зугур, поправляя на спине тяжелый мешок с едой и одеждой. Руна вспыхнула, выхватила из сада стрелу, и на вскидку, не целясь, перебила тонкую лиственичную ветку, что колыхалась на ветру в двух десятках шагов от края оврага.

— Годится! — улыбнулся Зугур, а Птах сказал:

— Зря ты забидел девку! Она у нас, почитай, луком лучше всех владеет, в отца, в Груя. Тот-то стрелок был — хоть куда, на сто шагов белку в глаз бил…

Шли до темна. Тяжкие мешки пригибали к земле, узловатые корни мешали ступать, корявые ветки деревьев цеплялись за одежду. Было не до разговоров, да и говорить тут без опаски никто б не стал, — а вдруг ворог рядом, услышит? Так и шагали молча, изредка лишь останавливались, чтобы глотнуть холодного ягодного взвара.

Снег, что валил с утра, к вечеру утих. Потеплело, а ближе к ночи начал накрапывать дождик, мелкий и противный. Меховые одежи путников враз напитались влагой, отяжелели, мешали идти. А тут еще с наступлением темноты осмелела нечисть, поплыли меж древесных стволов сизые пряди чародейского тумана, мертвенным светом зажглись в темноте зеленоватые огни, завыли кики, заскрипели древесные духи-хватанцы, вдали прогоготал лешья.

— Никак, биться придется! — с тревогой пробормотал себе под нос Птах, и Шык, услыхавший слова Корчева сына, вполголоса ответил на ходу:

— Навряд ли! Им до нас счас делов нет, они весне радуются, беснуются, ярятся-веселятся — зима прошла, жизнь продлилась! Так что смело иди, не боись.

К полуночи дождь перестал, задул теплый ветер с полудня, разогнал низкие серые облака, вызвездило, а над близким уже Обуром показался изогнутый месяц, желтый и тонкий, словно изглоданная реберная кость.

Лес наконец кончился. Путники вышли на опушку и затаились, присев, укрывшись в тени кустов и молоденьких листвениц — надо было оглядеться.

Перед ними лежала холмистая, кочковатая приречная равнина, на которой призрачно белели в темноте узкие языки нерастаявшего еще снега. Вдали серебрился в тусклом свете звезд лед на Обуре. Луне даже показалось, что он различает во мраке темные пятнышки камней на вершине холма, к которому им надлежало выйти перед рассветом.

— Ну что, пришли почти! — Шык скинул с плеч свой мешок, присел на сырой ствол поваленной лесины: — Думаю, до предрассветного времени отдохнуть можно, а то и покемарить в очередь. Да и закусить бы не помешало — цельный день на ногах.