Бег по краю - Галина Таланова

Он уходил в большую комнату, ложился на диван или садился в кресло, включив телевизор. Лидия Андреевна недоумевала, как так можно спокойно смотреть всю эту жвачку… Сама она не могла ни кино смотреть, ни слушать новости, ни читать. Словно робот, она могла лишь приготовить ужин или помыть посуду, зная, что мужчин надо кормить. Сама же есть она практически не хотела. За два месяца сбросила двенадцать килограммов, стала стройной, как девочка, влезла в свои старые платья, что лет пятнадцать тому назад были положены в материнский сундук у нее в деревне. В гробовой тишине поужинав и попив чаю, расходились по своим углам. Лидия Андреевна просто ложилась на кровать одетой, свалившись, будто подпиленное дерево, и лежала одна, закрыв глаза и пытаясь хоть на полчаса сбежать в сновидения от картин, зависших перед глазами, словно компьютерный вирус, пока муж смотрел в другой комнате очередной детектив.

Мысли вились над головой плотным роем, в котором нельзя было разглядеть ничего по отдельности, и гудели все об одном… Верхний свет она не включала, лежала, включив бра, иногда приоткрывала глаза и начинала в который раз изучать взглядом трещины на потолочной побелке. Смотрела на длинные мохнатые тени на потолке, думая о том, что сейчас они с Андрюшей могли бы ждать внука и вскоре она могла бы стать бабушкой. Когда и что было сделано ею не так? Иногда она даже проваливалась в рваную исцарапанную киноленту сна, но через несколько минут приходила в себя, как от сунутой под нос ватки с нашатырем, просыпаясь на том же месте, откуда она рухнула в черную яму своего короткого сна, не успев перенестись в красочный мир иллюзорной нереальности.

После смерти дочери у нее появилось ощущение, что все скоро кончится. В любой момент что-то может произойти, что, словно смерч, разом сметет возводимое с любовью годами. Землетрясение, цунами, взрыв. Она вспомнила, что это ощущение у нее уже возникало, когда она была молодой. Она была счастлива тогда. Их любовь с Андреем была в полном расцвете – а вот поди ж ты… Она тогда загадывала под Новый год такие желания: «Чтобы ничего плохого не произошло, чтобы никто не умер, чтобы все были здоровы». Состояние очень неустойчивого равновесия, будто стул на трех ножках прислонили к стене: стоит ровно, но хорошо видишь, что сесть на него нельзя. Откуда тогда был этот подсознательный страх потерять ту безоблачность и легкость бытия, когда за спиной раскрываются неожиданно выросшие крылья и ты паришь, глядя свысока на мышиную возню на земле, блаженно жмурясь от бьющего в глаза солнца? Может быть, оттого, что думала, что так не бывает, а оказалось, что бывает? А значит, все скоро должно кончиться. Ведь не бывает же! Мечты не могут сбываться, на то они и мечты. Наши розовые иллюзии и погони за растаявшим светом пролетевшего метеорита, падение которого ты однажды увидел, сидя в теплую августовскую ночь на дачном крыльце и глядя в таинственно мерцающую небесную бесконечность, в которой звезд столько, сколько песчинок в пустыне… И сама ты такая же песчинка, перекатываемая ветром, только звездам и песку предстоит пережить не одну тебя. И кто-то другой будет вот так же сидеть на крыльце и смотреть в распахнутое небо, жадно вбирая в себя холодный свет звезд, словно изделие из фосфора, заряжаясь светом для люминесценции в угольной тьме мироздания…

Андрей все больше молчал… Когда она его о чем-то спрашивала, он вздрагивал и переспрашивал: «Что? Что ты сказала?»

Он стал путать время и место. Так, например, мог спросить:

– Завтра утром поспим подольше?

Лидия Андреевна пугалась и говорила, что завтра еще только четверг и до выходных еще целых два дня.

Он стал очень рассеян.

Лидия Андреевна находила то масло в книжном шкафу, то книгу в прихожей, то молоток на подоконнике за занавеской… Он даже не искал пропавший предмет, поскольку, видимо, понимал, что занятие это совершенно бесполезно…

Однажды он включил газовую колонку, сдвинув черный шарик до самого последнего упора так, что колонка перегрелась и из нее дымовыми клубами пошел пар, издавая звук, будто шипел целый переполненный питомник змей… А муж даже его не слышал. Лидия Андреевна, услышав это шипение, стремглав рванулась открывать воду, чтобы выпустить из радиатора пар. Но радиатор, видимо, все равно не выдержал столь высокой температуры, он долго отплевывался рыжей кровью, перемешанной с черной мокротой, потом вода стала течь такой тоненькой струйкой, что колонка отказывалась зажигаться. Пришлось вызывать газовщиков. Когда Андрей диктовал горгазу адрес, то почему-то назвал координаты своей работы. Хорошо, что Лидия Андреевна услышала, вырвала трубку и поправила мужа.

– Что у тебя с головой?

Андрей ничего не ответил, только, виновато улыбаясь, проследовал в спальню, понуро втянув голову в плечи и прижимаясь к стенке, будто хотел стать тенью и слиться с ней.

Лидию Андреевну ужасно злило, что муж совсем не готов ее утешить, даже и не пытается. Более того, на любую ее попытку с ним заговорить отвечал очень раздраженно, так что она разворачивалась, уходила на кухню и плакала, прижимаясь к лаковой стенке буфета, вдыхая химический запах, еще больше раздражающий покрасневшие глаза. А ведь это была их общая потеря. Они должны бы стать ближе друг к другу, ведь их стало меньше, их круг стал уже, у них была одна боль, чувствовать которую никто, кроме них двоих не мог. Их знакомые им сочувствовали, но находились они совсем в другом измерении… Сочувствовали, жалели, ужасались, но было это как-то отстраненно – как смотрят про авиакатастрофу по телевизору и думают, что с ними этого не произойдет никогда. Им бы посмотреть в глаза друг другу, кинуться в объятия за утешением… Но почему-то неизменно получалось так, что даже приятельницам на работе Лидия Андреевна могла поведать о своем опустошении, а самому близкому человеку нет. Лидии Андреевне стало казаться, что она теперь вообще одна на белом, точнее на сером, свете.

Сын бывал дома все реже, допоздна где-то пропадал: им говорил, что в библиотеке после занятий. У него теперь была новая жизнь, новые друзья, возможно, появились и девочки. Лидия Андреевна как-то попыталась высказать сыну, чтобы тот не задерживался так долго, что время беспокойное и она очень волнуется. Сын исподлобья посмотрел на нее и буркнул:

– Это моя жизнь! Где хочу, там и пропадаю, отчитываться тебе не обязан. И сколько хочу! Тебе Васи не хватило? Теперь за меня принялась? – хлопнул дверью и исчез за ней в своей комнате, врубил на полную катушку какую-то ударную музыку, от которой у Лидии Андреевны было ощущение, что ей на голову надели кастрюлю и колотят по ней половником.

Она было хотела заорать: «Хватит надо мной издеваться! Меня похоронить хочешь?», но почему-то крик застрял в горле, перехваченном спазмом, и никак не мог выпрыгнуть из перекрученной гортани. Лидия Андреевна молча удалилась в свою спальню, рухнула на кровать, засунула голову под подушку, чтобы по голове било не так сильно. Потом долго лежала, рассматривая привычные трещинки на стене: как они становятся все шире и неопределенней, размываемые хлынувшим ливнем слез, чувствуя, что обессиливает, и усталость навалилась на нее, будто рухнувшая стена, вжимая ее своими обломками в спасительное забытье.