Океан - Альберто Васкес-Фигероа

— Ушли… Сказали, что там слишком жарко и очень много острых камней. Нет, — повторил он, — им совсем не понравилось.

— И куда они пошли?

Пастух слегка наклонил в сторону голову.

— А вы их друг? — спросил он и, получив утвердительный кивок, как ни в чем не бывало добавил: — Ну уже если вы, будучи их другом, не знаете, куда они пошли, то откуда это знать мне? Ведь я их видел всего один раз в жизни.

Дамиан Сентено присел на камень, достал сигареты, предложил одну пастуху и после того, как оба закурили, сделав глубокие затяжки, сказал:

— Сдается мне, вы пытаетесь что-то от меня утаить. Вы говорите далеко не все, что знаете.

Педро пожал плечами:

— Каждый думает то, что ему хочется думать. Почему это они должны мне были говорить, куда пойдут? И какое мне до этого дело?

— Возможно, они так никуда и не пошли?

— Возможно… — Если бы Педро был способен улыбаться, то, вероятно, сейчас бы он именно это и сделал. — А может быть, я их съел? Разве я не похож на людоеда?

— Не говорите со мной подобным тоном, — предупредил его Дамиан Сентено, голос которого неожиданно стал хриплым. — Мне это не нравится.

— Мне ваш тон тоже не нравится, — последовал ответ. — Здесь мне, моим собакам и моим козам было спокойно, но вот появились вы и начали задавать вопросы. Я ведь уже рассказал вам обо всем, что вы еще хотите узнать?..

— Вы пока мне ничего не сказали.

— А вот мне кажется, что многое. Они ушли, и если вы хотите знать куда, то спросите у них, когда встретитесь с ними.

Было видно, что пастух лжет, однако Дамиан Сентено понял, что на вопросы свои он ответа не получит, сколько их ни задавай. Он посмотрел на худого, словно высохшего на солнце, пастуха коз, отчаянно похожего на длинноногого журавля и, по всей видимости, за всю свою жизнь и тарелки не разбившего, а потом подумал о Дионисио и Мильмуертесе. Он знал, что его люди способны противостоять любым трудностям, какие бы только ни встретились на их пути, и за каждого из них он бы сунул руку в огонь. К тому же они собирались покончить с Асдрубалем Пердомо, а значит, были хорошо вооружены. Посему Сентено казалось немыслимым, что это жалкое существо, сидевшее сейчас перед ним, могло вступить в схватку с двумя закаленными в боях головорезами и одержать над ними верх. Он придавил окурок сигареты носком сапога и спросил:

— Тысяча песет помогла бы вам вспомнить, куда отправились мои друзья?

— Помогла бы очень, если бы я это знал, — последовал хитрый ответ. — Однако повторяю вам, что они ничего не сказали.

Дамиан сделал последнюю попытку, хотя уже прекрасно понимал всю тщетность своих усилий:

— Возможно, жандармам из Цивильной гвардии удастся расспросить вас лучше, чем мне?

— Вы так думаете?

Дамиан Сентено понимал, что бессилен перед равнодушием своего собеседника, и это его невероятно злило. Он бы с большим удовольствием выхватил острую и длинную наваху[16], однако сделай он резкое движение — и собаки, на которых он сразу же обратил внимание, бросились бы на него в ту же секунду.

— Хорошо! — сказал он наконец, вставая и готовясь уйти. — Мы еще увидимся.

— Как вам угодно. Обычно я нахожусь здесь.

Спотыкаясь и оскальзываясь на камнях, Дамиан Сентено медленно спускался по склону. Все это время он не уставал благодарить провидение, из-за которого не взял с собой пистолет, иначе он бы уже давно влепил пастуху четыре пули, тем самым совершив самое напрасное убийство в своей жизни, которое потом непременно принесло бы ему много неприятностей.

Очевидно, что-то произошло между Педро Печальным и его людьми, но если и так, то они сами во всем виноваты, ибо знали, как должно вести себя в этой жизни, а он, Дамиан Сентено, не нанимался им в няньки. Он позвал их с единственной целью — избежать как можно большего количества проблем, и если пастух каким-то чудом умудрился их прикончить, то, значит, так тому и быть. Во всяком случае, ему совсем не хотелось превращаться в полицейскую ищейку, чтобы выяснить, что же на самом деле произошло. С него было достаточно найти Асдрубаля Пердомо.

Дамиан Сентено за свою жизнь видел много смертей, ибо принимал участие в кампании в Марокко, в Гражданской войне и даже сражался с русскими в составе Голубой дивизии во время Второй мировой войны, а посему научился быстро забывать о погибших, даже если они были его друзьями, так как ни печаль, ни слезы еще никого не вернули с того света. Напротив, тоска и воспоминания заставляли лишь увериться в том, что ушедшие ждут не дождутся встречи с тобой, а значит, недалеко и до беды.

Он тысячу раз отправлял на верную смерть разведчиков, которые потом так и не возвращались, и вскоре перестал даже думать о том, что же могло с ними произойти. Люди на войне порой исчезают так внезапно, будто их проглатывает сама земля, но таков извечный ход вещей, и не ему, Дамиану Сентено, его менять.

Его ярость достигла крайних пределов, когда он подошел к автомобилю. Он обнаружил, что одно из колес спустило, а так как в это же самое утро другое лопнуло все на той же адской дороге, то дальнейший путь представлялся весьма затруднительным.

Будучи один и зная, что его никто не видит, Сентено принялся пинать колесо и ругаться распоследними словами, проклиная на чем свет стоит этот остров, где, казалось, даже камни восстали против него. Этот жалкий Лансароте словно был создан для того, чтобы ясно дать понять Дамиану Сентено, бывшему сержанту Легиона, человеку, четырежды получившему награды за свои мужество и хладнокровие, что здесь он на самом деле пустое место. Он не был человеком моря, не принадлежал этому миру, был чужд окружающей его суровой природе, а потому остров пытался вытолкнуть его из себя как нечто абсолютно чужеродное и даже болезнетворное.

Отрезанные от остального мира, извечно страдающие от голода и жажды «крольчатники» — как сами лансаротеньос называли себя — были до странности привязаны к этому бесплодному месту и порой казались ему существами из другой галактики, живущими по иным, чем другие смертные, законам.

Ни деньги, ни угрозы, ни сила не заставили их уступить. Когда Хусто Гаррига со своими дружками возвратился наутро после ночных похождений у жены рыбака, его разочарованное выражение лица в очередной раз привело Сентено в замешательство.

— Она ничего не сделала, — рассказал Хусто. — Мы тихо вошли и застали ее в постели. Вначале она отбивалась, пыталась сопротивляться, а когда поняла, что это бесполезно, притихла, будто мертвая, и выдержала все без единого стона. — Он замолчал, наливая себе кофе. — Когда мы уходили, то я было решил, что она примется орать что есть мочи. Однако она даже не пикнула, и у меня такое впечатление, что она даже не думает рассказывать о произошедшем.

— Ты ее бил?

— Зачем? Она же не сопротивлялась.