Сожженная земля - Светлана Волкова

— Вы решили, что я нахваливаю себя, капитан? Увы, мои педагогические таланты ниже плинтуса. Из Старых самые талантливые педагоги — Билар и Фаэлон. У них еще сохранилась вера в лучшее в человеке. Увы, неотступный присмотр за дитятей — роскошь не для них. Хотя, видит Создатель, им хотелось бы того куда больше, чем удерживать распадающееся по клочкам королевство и его сумасбродную королеву. Я подберу кого-нибудь из Молодых Магов. Среди них немало искренних и талантливых ребят с тонкой душой. Кэрдан не успел влить отраву и обессилить каждого. К примеру, Имэна. У нее завидное терпение, чем не можем похвастаться ни я, ни Фаэлон. Я познакомлю вас с девушкой. Если она понравится вам, а главное — е талантливые педагоги — Билар н? честь…алышу, как ему следует поступить в тойо их дочь — потенциальная вашей дочери, то и займется ее воспитанием. И, капитан…

— Миледи?

— Я не убиваю за внимание к цвету моих волос. Вам не обязательно так напряженно отводить глаза в сторону.

Шемас вышел из Магической Канцелярии, пристыженный, что так и не сумел скрыть от волшебницы замешательство цветом ее волос. Затем гвардеец забыл о стыде, потому что заметил впереди себя седого мужчину со вздутыми венами на руках. Маркиз Долан. Тот, кто спас его и Калему от потопа в башне Павир.

До сего дня капитан иногда видел его издалека, но никогда не имел возможности подойти и поблагодарить спасителя. Они даже не обменивались кивками. За это время Шемас кое-что узнал о маркизе. Например, что его насильно перетянули на сторону королевы и Старых Магов вместе с другими ренегатами. Узнал о мертвой жене и отчаянной надежде безумца.

Он узнал, что тело леди Долан хранилось на средних ярусах башни Павир. Только поэтому в день Потопа маркиз оказался в башне, чтобы остановить воду, спасти жену Шемаса и сорок других женщин. Он спасал возлюбленные останки. Но для Шемаса это не имело значения. Если бы не этот человек, Калема была бы мертва. Он обязан маркизу ее жизнью.

Еще Шемас узнал, что Долан был изуродован в последнем сражении с Придворным Магом — том самом, которое закончилось Сожжением. Капитан ускорил шаг и поравнялся с маркизом.

— Атенас гайям, этер Долан, — приветствовал он его на диалекте Медайн — провинции Гвирата, откуда происходил Долан. Мать Шемаса была оттуда родом. Он научился нескольким фразам, когда гостил у ее родни.

Маркиз обернулся. Он избегать смотреть людям в глаза. Никогда не оглядывался по сторонам, когда шел по дворцу. Ибо чаще всего встречал в чужих глазах насмешку или страх. Но сейчас он внимательно смотрел на человека, заговорившего с ним на языке его родины. На языке его любимой. Смотрел без сильного интереса, но с вниманием, коего не удостаивался никто с тех пор, как его привезли во дворец пленником, держа в заложницах покойную жену.

— Атенас гайям, этер капитан.

— Лебар. Шемас Лебар, к вашим услугам, милорд. Вы спасли меня и мою жену в башне Павир. Я до сих пор не поблагодарил вас. Я ваш должник до конца моих дней. Благодаря вам я сохранил самое дорогое в своей жизни. Если вам понадобится любая помощь, можете безоговорочно на меня рассчитывать. Слово чести дворянина и солдата.

Маркиз молча выслушал речь Шемаса. Прямодушный капитан не понимал, насколько ранит маркиза его благодарность. Сам Долан не сохранил то, что было ему дороже жизни…

— Я рад за вас, капитан, и принимаю вашу благодарность. Хотя не думаю, что когда-нибудь воспользуюсь ею.

— Милорд, о вас говорят, что вы замкнутый человек. Тяжело быть одиноким в нынешнее время. Если я ничем не могу услужить вам… могу ли хотя бы предложить дружбу? Когда вам одиноко вечерами, и хочется отдохнуть в дружеской компании, вы всегда можете прийти к нам с Калемой.

По лицу маркиза пробежала тень, словно само упоминание чужого семейного счастья причиняло ему боль. Но он снова сдержал горькие чувства.

— Благодарю вас за искренность. Я принимаю вашу дружбу… но не стану обременять вас визитами. Я привык к одиночеству. Оно не тяготит меня. Тем не менее, отныне я считаю вас другом, милорд Лебар. Доброго вам вечера. Вам… и вашим родным.

Они почтительно поклонились друг другу. Шемас пошел к себе, поделиться с Калемой новостью, а маркиз проследовал в башню Павир, в охраняемые склады припасов. В одной из морозильных камер хранилось тело его жены, запечатанное заклинаниями. Каждый вечер он являлся сюда, не пропуская ни одного дня.

По первости маркизу в спину летели смешки и приглушенные издевки. Он не реагировал, не отвечал насмешникам. Постепенно его перестали задирать. Он был слишком далек, слишком глубоко внутри себя, чтобы его можно было достать насмешками из панциря горя и одержимости.

Сейчас часовой молча распахнул перед Доланом дверь, не спрашивая пароль. Он не уделил ни взгляда, ни мысли одержимцу. Ритуал маркиза сделался для караульных башни Павир таким же привычным, как для него самого.

День был таким же, как десятки дней до него. И какими будут десятки дней после, предчувствовала Келитана. Нет, сотни дней. Вряд ли все закончится быстро — все эти оттирания, отмывания, покраски, штукатурки…

Принцесса со вздохом взяла ненавистную метлу и приступила к ненавистному занятию — уборке мусора за камнетесами. Камнетесы были ненастоящими, не из цеха каменщиков. Гвардейцы, придворные, даже маги. Но и Келитана была ненастоящей подметальщицей.

Если бы кто-нибудь мог сейчас прочитать мысли принцессы, немало удивился бы. Келитана прослыла трудолюбивой пчелкой. Она не гнушалась самой черной работы, всегда находила себе самые замусоренные и захламленные участки, чтобы расчищать и отмывать их… Ею восхищались, ее ставили в пример. И никто не задавался вопросом, что творилось у принцессы внутри.

А внутри творилось глубочайшее омерзение. Уборка была противна, отвратительна. Каждое утро, просыпаясь, Келитана до скрипа стискивала зубы, заставляя себя подниматься, умываться, одеваться — с тем, чтобы снова целый день, от рассвета до заката, драить, подметать и оттирать.

Ее кузина, принцесса Меана Гелл, говорила, что работа помогает ей забыться. Не думать и не горевать о родных и близких, сгинувших в Сожжении и Потопе. О родителях — высокородных герцогах Регар… О сестре и племянниках, о родителях мужа, о друзьях.

После слов кузины Келитана некоторое время лелеяла надежду, что и ей работа поможет отвлечься от тяжких воспоминаний. Поможет не слышать голоса тех, кто был ей дорог… В первую очередь — голос одного такого человека, самого родного и ценного для принцессы, вперед даже родителей и других кровных родичей…

Ее надежды оказались тщетны. Рецепт кузины Меаны не сработал для нее. За работой мысли вертелись в голове еще навязчивей, а голоса звучали еще громче. От этого Келитана возненавидела уборку втройне.

Зачем же она занималась ею? Почему не воспользовалась привилегией, дарованной Гретаной принцам крови — отказаться от участия в работах по реконструкции? Нравилось, что ее ставят в пример? Нравилось восхищение двора ее трудолюбием и упорством?