Обреченный царевич - Михаил Попов

Все молчали. Эта мысль верховного жреца была так хорошо и так давно им известна, что они даже не считали нужным еще раз публично соглашаться с нею.

– Надо сделать так, чтобы город ничего не узнал о смерти князя.

Вот эти слова были удивительны. Аменемхет, конечно, велик и возносится силою своего разумения к небесам, но тем не менее нельзя же всерьез желать того, чего достичь нельзя. Никаким заклинанием не повернешь обратно течение Нила.

Верховный жрец усмехнулся, прочитав сомнения приближенных, как если бы они были начертаны самой яркой краской на свежевыделанном папирусе.

– Это можно сделать, потому что у нас очень хороший помощник – Апоп. Судя по тому, что он предпринимает после того, как зарезал Бакенсети, восстания он не хочет. Большой бунт – это всегда большая неизвестность. Даже война, обещающая несомненную победу, его не влечет. Это разумно. Лучше властвовать над страною спокойной и изобильной, чем над страной растоптанной и разоренной. Апоп все сделает сам, мы просто не должны ему мешать.

Приближенные продолжали молчать. Они, безусловно, верили тому, что говорит их господин, но не понимали, что он хочет сказать. Чувствуя это, Аменемхет снизошел еще до одной объясняющей фразы:

– Мне стало известно, что предпринял Апоп. Он сообразил все быстро, поступил правильно. На его месте я делал бы так же.

Са-Амон и Са-Ра вздохнули, смиряясь, что им никогда не постичь глубину размышлений господина и остается просто верить, что он прав. Пианхи покорно опустил голову и его отношение к сказанному нельзя было понять. Только однорукий отреагировал живо. Даже вскочил:

– А-а, теперь я понял, для чего ему нужно было собирать всех придворных и слуг в одном месте и разговаривать отдельно с каждым. Вот почему он приказал передушить всех детей!

Аменемхет резко поднял руку:

– Больше ты ничего не скажешь!

Однорукий замер на мгновение и плюхнулся обратно. Мимо стула, в песок. Пианхи хихикнул. Бритые гиганты опять вздохнули.

– Теперь главное. Мериптаха похитили люди Птахотепа. В этом номе только в отряде у Небамона может отыскаться три десятка приличных лучников. Ты (однорукому) утверждаешь, что здесь, в Мемфисе, они не в состоянии его пробудить. Значит, они попытаются перевезти его в Фивы. Только там они могут надеяться найти потребные средства. Я не удивлюсь, если очень скоро станет известно, что твой (опять однорукому) подвал с колдовскими сокровищами ограблен. Если мальчик очнется и заговорит во дворце Яхмоса, войны не избежать. Даже те, кто доныне покорно прислушивались к моему голосу, перестанут это делать.

Полотнище над головами дважды хлобыстнуло. Аменемхет поднял глаза и кивнул, как будто расценил поведение ткани как совет.

– Да, Са-Ра, распорядись, мы немедленно снимаемся с якоря и поднимаем паруса. Пианхи, разворачивай новый папирус, сейчас я продиктую письмо Апопу. Я расскажу ему, что мальчик жив и скоро его тайком повезут на юг. Думаю, уже сегодня он пошлет быстроходные лодки вверх по течению, и все гарнизоны долины будут предупреждены о перевозчиках спящего тела. А мы предупредим о том же верных нам людей в каждом номе. Долина должна стать непроходимой для людей Птаха с подозрительным грузом.

Аменемхет задумался на несколько мгновений.

– Ты, Са-Амон, сейчас же отправишься в отряд к Небамону. Один. Где он прячется, в какой норе, неизвестно, но ты найдешь его.

– Найду.

– Не надо притворяться крестьянином или ремесленником, откройся ему. Скажи, что хочешь воевать с нечистыми, а я сдерживаю тебя. Отзывайся обо мне уважительно, всем известно, как я ненавижу гиксосов. Сожалей, что я медлю, вот главная причина твоего ухода. Ты должен войти в доверие к нему и выяснить, где находится Мериптах.

– Я найду его и выкраду.

Аменемхет отрицательно покачал головой:

– Этого не нужно. Я думаю, мальчика так теперь охраняют, что выкрасть его нельзя. Ты должен его убить, вот этому никто помешать не сможет.

Са-Амон молчал.

– Ты меня понял? Он слишком теперь опасен, одного его слова достаточно, чтобы началось наводнение, которое окончательно потопит Египет. Очнувшись, он не сможет молчать и не захочет. У него на глазах зарезали его отца. Это первое, о чем он закричит, открыв рот. Это знание должно умереть вместе с ним.

Аменемхет встал и вышел из-под навеса. Направляясь к ладье Амона, он мог уже наблюдать за действием своего приказа. В роще кипела всеобщая, на первый взгляд бессмысленная суета. Кричали писцы, шипели заливаемые водой печи, сворачивались палатки. Неподвижно сидели только павианы на огромном бревне у берега. Их удивляло это внезапное безумие, охватившее толпы сонных тварей в набедренных тряпках.

Аменемхет вошел в беседку, занимавшую среднюю часть палубы.

Снаружи послышались ритмичные команды старшего корабельщика, шлепали подошвы матросов и скрипели веревки, поднимающие широченный главный парус с изображением Амона-Ра, плывущего по водам священного Нила в своей ладье. На парусе изображенной ладьи в свою очередь была изображена плывущая ладья, так что понятие плавания в данном случае возводилось в высшую из доступных разумению человека степеней – третью!

– Смотрите! – громко сказал Пианхи, радуясь возможности обратить на себя внимание. Вышедший из палатки Аменемхет, только что взбежавший на борт Са-Ра и однорукий посмотрели, куда указывала изящная рука, столь умело и живо записывающая на холодном воске и шершавом папирусе вечные мысли и смертные приговоры.

Шагах в полутораста от ладьи показалась из-за выступа тростникового мыса маленькая лодка, предназначенная исключительно для путешествий поперек реки. В лодке стоял человек в странной одежде. Упираясь шестом в близкое дно, он двигался вдоль стены тростника в направлении ладьи. Нет, он был одет не странно, он был одет как гиксос.

Первым отреагировал на его появление главный корабельщик. По его команде десяток лучников выстроился на правом борту, они наложили стрелы на тетивы и приготовились к отражению атаки. Команда «приготовиться» разнеслась мгновенно от одного судна к другому, и теперь у нечистых не получится напасть внезапно.

Аменемхет перевел взгляд чуть вправо, в сторону берега: не видать ли над пальмами клубов пыли, которые непременно подняла бы торопливо приближающаяся конница. Конницы не было. Но даже если она появится, ей еще нужно переправиться через уже немного подпитавшийся водою канал. Так что опасаться следовало только нападения с воды. А там по-прежнему всего лишь одна небольшая двухместная лодка с одиноким гиксосом. К тому же он всячески показывает, что намерения у него самые мирные. Из его жестов можно понять, что прибыл он не для боя, а для разговора. Вот так, периодически неторопливо упираясь шестом в илистое дно, лодка с одиноким варваром приблизилась вплотную к напряженно замершей, ощетинившейся десятками стрел и копий священной египетской эскадре. Было так тихо, что можно было слышать, как зевают обезьяны на другом конце пальмовой рощи.