Наследница - Марина Ефиминюк

– Пожалуйста, Петунья.

– Придите завтра в своем бирюзовом платье, мне до слез хочется увидеть, настолько ли вы очаровательны в нем, как пишут в светских сплетнях.

На секунду я опешила, а потом соврала:

– Я испортила платье и выбросила его.

– Какое расточительство, – вздохнула Петунья. – Можно было продать на аукционе. Вы, золотая молодежь, совершенно не умеете зарабатывать монеты.

– Пока, моя дорогая Глэдис. – Я потрепала дуэнью по ледяной руке и, затянув плащ, вышла из палаты.

Погода как будто устраивала по Глэдис поминки. Всю седмицу небо скрывала серая хмарь, точно давившая на голову. Дождь то заряжал с утра до вечера, то делал паузы и возвращался, набравшись сил. Набухла и напиталась водой Эльба, выбралась из каменных берегов, залезла на набережную.

Выйдя из дверей лечебницы на шумный проспект, я открыла зонт, подхватила одной рукой длинную юбку, но только сделала шаг на пешеходную мостовую, как налетела на высокого мужчину.

– Извините, суним, – охнула я, отскакивая от бедняги, но незнакомец так сильно торопился, что, кажется, не заметил меня. С удивлением я выглянула из-под купола зонта и вдруг в суетливом сутулом суниме узнала Генри.

Недолго думая, я бросилась следом за ним, однако подлец перебежал на другую сторону проспекта перед городским омнибусом. На некоторое время Генри исчез из виду, скрытый тяжелой каретой. Стоя на краю пешеходной мостовой, я старалась отыскать его среди толпы, спрятанной от дождя под зонты и капюшоны непромокаемых плащей. И когда мерин, наконец, протащил тяжелый экипаж, то оказалось, что Генри уже забирался в наемную карету.

– Стой, Генри! – выкрикнула я, но городской гвалт поглотил мой вопль.

Хлопнула дверь закрытого кэба. Лошадка, понукаемая возницей, тронулась с места. На днище между колесами болталось грязное ведерко. Мне оставалось либо бессильно проследить, как Генри исчезает очередной раз, либо последовать за подлецом.

Карета с гербом Вишневских, запряженная племенной кобылой, для слежки была слишком заметна. Тут прямо передо мной остановился наемный кэб и выпустил на дождливую мостовую пузатенького клерка в широком плаще, с подножки наступившего в лужу. Закрыв зонтик и подхватив юбки, я бросилась к вознице.

– Суним, если вы поспеете вон за тем экипажем с ведром на днище, я заплачу три серебра!

Кучер проследил за моим пальцем, указывающим на удаляющийся кэб, и ухмыльнулся:

– Как нечего делать, нима!

Я вскарабкалась в салон, подвязала на одном окне затянутую кожаную занавеску и, не обращая внимания на дождь, то и дело выглядывала наружу, проверяя, куда мы едем. Через полчаса преследования стало ясно, что Генри направлялся в район Зеленой мостовой.

В делах слежки мой возница оказался тертым калачом и, чтобы не вызвать подозрений, специально остановил экипаж на другой стороне улицы. Через окно я видела, как Генри вышел, мне пришлось выпрыгнуть из кареты.

– Суним, вы можете подождать меня здесь? – Я протянула вознице на одну серебряную монету больше.

– Не торопитесь, нима, – довольный моей щедростью согласился он. – Я буду ждать вас до темноты.

Генри, между тем, повернул в переулок, и, не дослушав кучера, я бросилась следом. Под ногами хлюпала зеленоватая грязная жижа, от колес экипажей в разные стороны летели зеленоватые брызги. Ботинки промокли, подол платья потемнел и по краю окрасился в едко-изумрудный цвет заживляющего порошка. Мостовая нехорошего района словно помечала меня.

Рядом со зданием, украшенным сверкающей надписью «Лунный театр», мне, наконец, удалось нагнать Генри. Я схватила его за локоть.

– Стой!

С недоумением ко мне оглянулся усатый тип, совершенно не похожий на приятеля Влада.

– Извините, – пробормотала я с едва заметным поклоном, выпустила руку незнакомца. Встав на цыпочки, я крутилась на месте, отчаянно пытаясь найти в толкучке Генри. Неожиданно его высокая, худая фигура в старомодном зеленом камзоле мелькнула на другой стороне театральной площади. Он нырнул в проулок и исчез из поля зрения.

Кинувшись следом, я оказалась в зловонном тупике с единственной замусоленной дверью, неожиданно оказавшейся тяжелой, точно сделанной из железного дерева. Внутри меня встретил высокий плечистый тип. С хмурым видом, сложив мощные руки на груди, он смотрел на меня сверху вниз.

– Вы от кого, нима? – произнес он гулким басом.

Не придумав ничего получше, я выудила из ридикюля личную карточку с гербом Вишневских и протянула охраннику. Он прочел имя, вытесненное золотыми буквами на бархатистой бумаге, смерил меня внимательным взглядом, а потом, не произнеся ни слова, отодвинул кожаную занавеску с поблескивающим в полотнище магическим камнем для звуконепроницаемости.

Стоило оказаться по другую сторону занавеси, как в лицо пахнуло винной духотой и оглушило криками. Помещение оказалось набитым возбужденными людьми, сгрудившимися рядом с высокой клеткой. За спинами зрителей мне было не видно, что происходило на арене, но, судя по всему, народ ждал начала боя.

Я почти потеряла надежду отыскать Генри среди разгоряченного, подогретого алкоголем и азартом скопища, как вдруг увидела знакомый камзол, мелькнувший на балконе второго яруса. Не теряя времени, я принялась проталкиваться среди разгоряченной публики.

Тут над головами пронесся грозный звук гонга, перекрывший даже людской гвалт. Видимо, объявили новый раунд. Где-то истошно залаяли собаки.

Зрители взволновались, зашевелились, и, подхваченная волной, я вдруг оказалась рядом с клеткой. Рыча и хрипя, на пыльном полу, застеленном жиденькой подложкой из соломы, рвали друг друга взбешенные псы, волкодав и коренастый питбуль. В разные стороны летела шерсть, и противники явно находились в разных весовых категориях.

Наш Эрик всегда ставит не на ту собаку.

Как и в случае с Зигмундом Панфри, оказавшимся очень даже реальным ростовщиком, я решила, что пьяный Уилборт заговаривался, но подпольные собачьи бои действительно проходили почти в центре города!

Вдруг питбуль отлетел, врезался в прутья, и в мою сторону брызнула кровь. Густые капли упали на платье, потекли по лицу. Я попятилась, надеясь сбежать от жестокого зрелища, но толпа напирала, и меня снова, как пушинку, отбросило к клетке. Наступив на длинный подол, я шлепнулась на колени и рукой попала между прутьев. В дюйме от запястья лязгнули окровавленные зубы волкодава, кожу опалило горячим заполошным дыханием взбешенного пса. Я едва успела отдернуть руку.

Не знаю, что сверкнуло в голове у почти придушенного питбуля, но он вскочил, словно под ним распрямилась пружина, и вцепился волкодаву в загривок. Толпа взревела. Казалось, я услыхала хруст сломанного позвоночника. Волкодав заскулил и обмяк. Бой закончился, едва успев начаться. Публика разочарованно засвистела.

Народ разошелся, и мне удалось проскочить к лестнице. Генри был там, спорил с каким-то типом, размахивал руками. Нас разделяли жалких несколько футов, но мне никак не давали пройти. Путь преграждали стоявшие стеной плечистые здоровяки.