Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э. - Питер Браун

Вглядимся в такого греческого поэта, как Кир Панопольский, и мы увидим египтянина, преданного почитанию мучеников своего родного города; и даже Прокопий, этот византийский Фукидид, говорил по-сирийски и полагал, что молитвы сирийских праведников помогли отстоять восточные границы империи. На протяжении всей этой эпохи мы имеем дело с обществом, испытывавшим сильное давление, под которым происходила стандартизация, вырабатывалась экономическая и политическая солидарность. Забота о «мире Церкви», которая тревожила императоров в конце V – начале VI века, не должна рассматриваться как отчаянная попытка излечить разорванную империю: скорее императоры надеялись принудить сепаратистски настроенных епископов и их паству к жизни по стандартам единства и подчинения, которые явно воплощались во всех остальных сферах, кроме религии.

Илл. 38. Общественная жизнь: светская: травля диких зверей в Константинопольском цирке. Фрагмент диптиха Ареобинда, слоновая кость, 506 год. Цюрих, Швейцарский национальный музей.

Илл. 39. Общественная жизнь: религиозная: торжественная процессия с мощами на фоне императорского дворца. Патриарх, восседающий на высокой повозке, держит в руках мощевик. Пластина из слоновой кости, V век. – Пластина «Перенесение реликвии», V век. Сокровищница Трирского собора.

Престиж императора даже усиливался благодаря религиозной нестабильности, ибо все попытки достичь единства осуществлялись с помощью двора. Император добился статуса, которым он будет должен обладать на протяжении византийской и ранней русской истории: он был замковым камнем в великом своде «мира Церкви». Этот статус был достигнут исключительно тяжелым трудом. Когда заговорщики захотели убить императора Юстиниана, они знали, как найти его: каждую ночь он сидит в алькове Великого дворца и обсуждает с праведниками и епископами тонкости веры своих подданных.

Правление императора Анастасия (491–518) дает представление о характере Восточной Римской империи в эту эпоху. Анастасий был благочестивым человеком, который некогда читал лекции по теологии. Он был единственным позднеримским императором, когда-либо отменившим налог – золотой налог на города. Благодаря строгому профессионализму, умирая, он оставил профицит в 32 000 фунтов золота149. Мы мельком видим его в местной хронике Эдессы: в этом дальнем приграничном городе император во многом был «царем-батюшкой»150 своего народа. Даже для своих оппонентов в богословских спорах он был «Анастасием, хорошим императором, почитателем монахов, защитником бедных и притесняемых». В религиозной политике он, несомненно, был продуктом восточноримского общества. Будучи строгим «монофизитом», он прежде всего стремился к религиозному миру. Он запрещал экстремистов любого толка.

В 517 году Анастасий принял делегацию клириков из Рима; это событие показало, насколько далеко восточная и западная часть христианского мира к этому времени разошлись. Кафолическая Церковь на Западе составила закрытую элиту. Как колонизаторская сила на развивающихся территориях, она полагала себя обязанной распространять свои воззрения – при необходимости и силой – в упорствующем в заблуждениях «мире». Уже в силу аристократического происхождения сенаторы-епископы возвышались над все более пассивными и необразованными мирянами. Они привыкли рассказывать светским правителям, что тем делать. Римские легаты сказали Анастасию, что он должен навязать кафолическую веру жителям своих провинций с твердостью крестоносца. Для восточноримского императора такой совет исходил от другого, более варварского мира. Анастасий ответил: он не станет заливать улицы своих городов кровью, чтобы навязать взгляды одной фракции остальным. Его дело не объявлять вне закона половину империи, а найти формулу, с помощью которой будет объединен широкий спектр верований его подданных: «Мир мой оставляю вам, – напоминает он папе, – мир мой даю вам» (Ин. 14: 27)151.

Перед нами разделение путей: в средневековой Западной Европе господствовала идея Церкви воинствующей; в Византии, стабильной и единой империи, несмотря на все явные противоречия, искушенной в политике консенсуса, превалировал великий идеал «мира Церкви». В последних строках послания Анастасий обращается к папе в словах, служащих увертюрой к величественному правлению Юстиниана: «Вы можете притеснять Нас, можете унижать Нас, но не можете повелевать Нами»152.

12. Слава: Юстиниан и его преемники, 527–603 годы

Анастасий, как мы видели, естественным образом перешел к императорской службе после того, как всю жизнь прослужил во дворце. Юстиниан, напротив, был nouveau riche153 восточноримской культуры. Вместе с дядей Юстином они попали в «царствующий град» из балканской деревни – его родным языком была латынь. Когда Юстин, как начальник дворцовой стражи, случайно стал императором, Юстиниан, как несомненный наследник, отправился в Константинополь. Есть подозрение, что именно в Константинополе, а не в своей деревне он впервые научился ценить латынь как имперский язык. В Константинополе он получил глубокое знакомство с греческой богословской литературой и сделал выбор в пользу антимонофизитской партии. В Константинополе он увлекся demi-monde154: он играл в политику с цирковыми партиями и взял себе жену, Феодору, из семьи, связанной с Ипподромом. В молодости он стремился соответствовать устаревшему этосу местной аристократии: добивался расположения сенаторов Константинополя, и, став консулом, скромно им посвятил диптихи из слоновой кости – по-латыни: «Эти дары малы по цене, но исполнены почтения»155. Первым его шагом после того, как он стал императором, явилось формирование комиссии для реорганизации римского права. Когда Юстиниан наследовал своему необразованному дяде в 527 году, казалось, что «царствующий град» принял в себя еще одного ревностного парвеню.

Великое восстание «Ника» в январе 532 года – названное так от слогана «Nika!» (Побеждай!), принятого толпой, – резко изменило ритм его правления. Это было крупнейшей вспышкой насилия в восточноримской истории. Народ и Сенат, разгневанные чиновниками Юстиниана, объединились против императора. Полгорода было сожжено. Когда пламя окружило Большой дворец, только Феодора смогла помочь охваченному паникой мужу: «Порфира – славный саван», – сказала она156.

Это восклицание Феодоры стало доминантой правления Юстиниана. Отчасти подобно «либеральному» русскому царю XIX века, против которого был составлен заговор с целью убийства, Юстиниан отвернулся от традиционалистского элемента Константинополя. Никакой другой восточноримский император не использовал с таким рвением возможности самодержавия.

Декорации традиционных церемоний, унаследованные от римского прошлого, были убраны, чтобы оставить императора одного в своем величии: консульство, которое так ценил молодой Юстиниан, было отменено в 541 году. Вырос размах придворной жизни, его церемонии сделались более грандиозными; Феодора путешествовала со свитой в 4000 человек – это в два раза больше, чем у султанов Османской империи в XIX веке. Юстиниан обратился к христианским провинциалам своей империи, отвернувшись от внешне нейтральной образованной аристократии. Он репрезентировал себя как «христианнейшего императора». Его фанатизм охватывал все и, как правило, был благоразумно обращен против обособленных меньшинств, таких как сохранившиеся язычники. После 533 года общественное мнение было направлено в «крестовый поход» против еретических арианских королевств