Совиный сказ - Анна Владимировна Завадская

что Глаша и не подумала сомневаться в том, сможет ли отрок сделать этот браслет. Ну, мало ли. В жизни всякое бывает. Может, из-за слабого здоровья он с женщинами проводил больше времени, чем с мужчинами? А больному ребёнку чего только не покажешь, чтобы в постели удержать.

— Ну да, ну да. А для батюшки? — спросила Глаша, вспомнив, что Тихон говорил о подарке в честь это, как это… «Вхождения в семью», вот! — Тоже браслет делать будете?

— Нет, для батюшки такой браслет не подойдёт, — задумчиво ответил Тихон. — Мужской надо. Кожаные тонкие шнурки, металлические бусины-цилиндры. Да и не к спеху ему. Матушке важнее. Тётя Глаша, вы же помните? Не давайте ей сейчас носить больше четверти пуда (прим. авт.: Пуд — единица измерения массы русской системы мер, равен 16.3805 кг). И вообще, пусть меньше волнуется. А то… Плохо это, короче.

О как… Матушке важнее. Значит, таки оберег плетёт. Значит, как минимум — видит, а максимум — может силой Рода править. Ну, использовать. Но тело — даже не боярское, да. Как и у самого хозяина. Тогда понятно, почему княжича в боярские дети записали. Не выдюжит, надорвётся. И погибнет, почем зря. А тут — пользу принесёт. Вон, злого духа уже того, изничтожил! Потому и лежит в постели. Перенапрягся, видимо.

Стоп. Если он видит… И спрашивал о непраздных… А теперь оберег для матушки мастерит, говоря, что ему максимум полтора месяца надо продержаться… Нет, надо осторожно уточнить.

— Ага… А утром вы спрашивали о том, как у нас туточки принято за непраздными ухаживать просто так, да? — спросила Глаша.

— Ну да, — сделал морду кирпичом Тихон.

То есть признаваться он не собирается. Что, в принципе, понятно. Когда рос в окружении сильных, свой куцый талант таковым считать не будешь. Даже стыдиться его начнёшь. Видимо, поэтому и говорить не хочет. А вот прямо говорить, что матушка — непраздная, он боится из-за сглаза, наверное. Раз обладает святым взглядом, а ещё и может там кое-что, то знает, как опасен этот мир для людей без защиты дара Рода. Не скажешь — не услышат. Не услышат — не привлечешь внимание к тому, кто может стать целью атаки.

— Ну да, ну да, — эхом повторила Глаша, полностью подтвердив свои выводы. — Ну, я пойду тогда. Надо бы проверить, сколько у нас квашеной капусты есть. Жаль, что огурцов уже не найти, всего одна бочка в подполе, может не хватить до весны. Осень, зима… Поздняя весна или раннее лето, ваше благородие?

А как ещё показать, что всё поняла, но болтать на всех перекрёстках об этом не намерена? Только так, намёками. Со временем поймёт, что она ему не враг, поверит и сам скажет. Потом, не сейчас.

— Скорее весна, — складывая шнур вчетверо и думая, чем бы его разрезать, не вставая с кровати, буркнул Тихон. — Поздняя. И то, если всё пройдёт удачно. А то бывало… Тьфу ты, тётя Глаша! Ну сказал же утром, просто так спросил! Просто сон мне приснился, и всё! Ну и стало любопытно. Ножницы лучше дай. Или нож.

Как знала, что понадобиться набор для рукоделия. Хорошо, что захватила свой. Небольшой, дешевенький, но зато со всем необходимым. От наперстка до ножниц.

— Ну, так хороший-то сон, ваше благородие! — с широкой улыбкой сказала Глаша, доставая из передника небольшой коробок. — Главное, в жизнь чтоб воплотился. А то пять лет ужо как супруги. И ничего.

— Ну, бывало и хуже, — вспоминая истории из обоих миров, пожал плечами Тихон, а потом опомнился, посмотрел на Глашу и добавил: — Я в книгах читал.

— Ага, ага, я так и подумала, — кивнула Глаша. — Ну, если что ещё надо будет — зовите, ваше благородие. Я мигом прибегу.

Тихон лишь рукой махнул, пряча бусы под подушку и открывая коробок, который ему дала Глаша.

Столкнувшись на выходе из комнаты Тихона с Василисой Никитишной, Глаша чуть не подскочила.

— Глаша? Ты здесь? Я думала, ты на кухне.

Ой, как неудобно! И что делать теперь? Рассказать правду? Так отрок же подарок матушки готовит, сам. А вдруг не получится? Нет, проще соврать. Вот только как? О!

— А, ну, это, я к отроку заходила узнать, хочется ли ему чего на обед, — тут же придумала оправдание своему присутствию здесь Глаша.

— О! А я и не додумалась бы. И что Тихон ответил? — с живым интересом спросила Василиса Никитишна.

— Ну, сказал, что пока ничего не хочет, — соврала Глаша, а потом вспомнила, чем сейчас занимается Тихон и продолжила: — И что хочет вздремнуть. Вы бы, хозяйка, тоже вздремнули бы. Полночи же с хозяином не спали, к малейшему шуму из комнаты отрока прислушивались.

Раз уж решила врать во благо — то уж так, чтоб принести как можно больше этого самого блага.

— Ну, раз сказал, что отдыхать будет… — неуверенно сказала хозяйка дома. — Можно и мне отдохнуть, до обеда. Всё равно делать ничего не могу, всё из рук валится от беспокойства. Хоть доктор и сказал, что всё хорошо, но сама понимаешь, такая беда. Ещё непонятно, что тот дух… Ой…

Да-да, вот так обычно и проговариваются. Это ещё кумушки соседские не пришли «за солью», чтоб потом сплетни по всему городу разнести.

— Ну, не переживайте, хозяйка, отрок крепкий, справится со всем, — сделав вид, что не услышала оговорки, сказала Глаша. — Да и отец Онуфрий же был, Тихона осмотрел. Было бы что-то не так — он бы сразу сказал. Идите, Василиса Никитишна, отдохните.

— Ну, хорошо. Но если что — ты сразу меня зови, ладно?

— Не сомневайтесь, хозяйка, сразу позову.

* * *

— Тихон, не спишь? — вежливо постучавшись, но не отворяя двери, спросила матушка.

Прикрыв одеялом лишь наполовину законченный браслет, Тихон ответил:

— Нет, матушка, не сплю.

— К тебе учитель из школы пришёл, проведать. И задания домашние принёс.

— О, — удивлённо сказал Тихон, как бы и не рассчитывая на подобный расклад. — Так… Он зайдёт или мне выйти?

— Нет-нет, не вставай! — переполошилась Василиса Никитишна. — Мы сейчас сами к тебе зайдем, я хотела просто узнать, спишь ли ты!

— Хорошо, матушка, только не волнуйтесь, — тут же принялся успокаивать её Тихон.

Не хватало ещё того, чтобы она из-за волнения за него почувствовала себя плохо. Кстати, матушка ему так и не ответила, видимо, ушла в столовую за учителем. Через пару минут стук в дверь повторился и Тихон, естественно, разрешил войти.

— Доброго дня, ваше благородие, Тихон Глебович, — зайдя в комнату, сказал незнакомый Тихону мужчина. — Позвольте представиться, Лукьян Наумович, учитель ордынского языка и по