Ищейка - Вирджиния Бокер

Выдергиваю руку, которую держит Джон, и бросаюсь к лестнице. Успеваю подскочить к нижней ступеньке, но Николас и Файфер закрывают надо мной дверь и задвигают засов. Я в темноте, в сыром запахе земли и гниения.

Тут же я переношусь к последнему дню обучения на ищейку. День, когда мне полагалось умереть, но каким-то чудом я выжила.

Опустившись на землю, спрятав лицо в коленях, я пытаюсь прервать воспоминания.

Это было последнее испытание, последняя наша задача. В случае успеха мы – восемнадцать человек, дошедших до этого этапа, – получим свои стигмы и станем элитой королевской стражи: ищейками, охотниками на ведьм.

Никто из нас не знал, что нас ждет на сей раз, с чем придется драться. Фрэнсис Калпеппер думал, что это будут ведьмы. Маркус Денни надеялся, что демоны. Лайнус Трю готовился к драке со всеми нами. И только Калеб думал, что грядет что-то более жуткое. Я видела выражение его лица, когда Блэквелл произнес финальную речь, в которой едва намекнул на предстоящее.

– Каждый из вас будет драться с тем, чего больше всего боится, – сказал он. – Чтобы успешно охотиться на ведьм, нужно научиться смотреть в глаза своему самому большому страху – и смирять его. И тогда – и только тогда – вы поймете, что самый главный ваш враг не тот, с кем вы деретесь, а то, чего боитесь.

Калеб не выказал никаких эмоций – почти никаких. Только я знала его настолько, чтобы увидеть, как он сжал губы, как выпятил челюсть, и понять, что это значит: он боялся. А если боялся Калеб, то у меня была причина бояться вдвойне.

На испытание меня вел Гилдфорд, один из стражников Блэквелла. Я не могла говорить, едва могла дышать, страшась того, что ждало меня. Мой самый большой страх. Что же это может быть?

– Мы пришли, – прервал молчание голос Гилдфорда.

Мы стояли на краю леса, вокруг – умирающие деревья, под ногами хрустели сухие листья, где-то журчал ручей. В сумеречном предрассветном мраке все казалось еще более зловещим.

Наклонившись, Гилдфорд взялся за утопленное в земле здоровенное медное кольцо. Оно было прикреплено к узкой деревянной дверце в лесной подстилке. Дернул раз, другой, и на третий нам открылась узкая деревянная лестница. Внизу оказалась еще одна дверца, такая же щелястая и гнилая, как лестница. Ручки на ней не было, только в беспорядке торчали редкие шляпки гвоздей, да еще покрывала ржавчина, похожая на кровь.

Я двинулась вниз, считая ступени. Две. Четыре. Шесть. Дойдя до дна, положила руки на дверцу, оглянувшись на Гилдфорда. Он кивнул.

Дверь скрипнула от толчка, завизжали недовольно заржавелые петли. На той стороне ничего не было видно, но присутствовал запах: острый, едкий, гнилостный. Закрыв голову рукавом, я двинулась в проем. И вошла наполовину, когда прозвучал голос Гилдфорда:

– Пока будешь там сидеть, постарайся не забывать, с чем дерешься.

Я на миг приостановилась и затем осторожно двинулась внутрь. Дверь сама захлопнулась тяжело и быстро, будто почуяла мои колебания, будто знала, что я могу попытаться сбежать.

Тьма опустилась на меня саваном. Я осторожно, ощупью шагнула вперед, и еще раз, держа перед собой руки с вытянутыми ладонями. Коснулась чего-то мягкого, осыпающегося. Земля. Я пощупала вокруг, сверху, снизу. Всюду земля. Где я? Погреб? Подземный ход? Я осторожно двинулась обратно к лестнице, но внезапно и необъяснимо мир перевернулся вверх дном.

Меня бросило вперед, я тяжело упала на живот. И когда переваливалась на спину, отплевываясь от земли, увидела это: очертания двери высоко надо мной, очерченные солнцем, только что выползшим из-за горизонта. И уже не было гнилой, кроваво-ржавой деревянной двери без ручки – лишь каменная плита.

Я была в гробнице.

Кое-как поднялась на ноги, и тут мне на голову посыпались комья земли. Я заорала. Да, это была магия, я знала – Блэквелл использовал ее в прошлых испытаниях. Но на сей раз что-то пошло не так. Ошибка, это не может не быть ошибкой, не мог он засунуть меня в гробницу! Блэквелл не стал бы хоронить меня заживо.

Я всхлипывала, пыталась выбраться. Но сыплющаяся сверху земля расступалась под ногой, как трясина, стены осыпались, не давая опоры. И каждый раз, когда я пыталась вылезти, земляной поток был быстрее и сильнее. Путь к спасению наверняка существовал, я знала, что он есть. Просто я его не видела.

У меня в голове прозвучал голос Блэквелла:

Твой величайший враг – не тот, с кем ты сражаешься, а то, чего боишься.

Чего же я боялась? Падающей земли, что уже доставала мне до пояса? Магии, превратившей обычный погреб в гробницу? Я не знала. Но если не соображу быстро, то умру. От этой мысли я застыла. И пока земля кружилась, лупила по губам и векам, я стояла, замороженная страхом, и думала о том, что умру здесь, вот так. Одна, навеки одна.

Я вспомнила мать. Колыбельную, которую она мне пела, когда я была маленькая. Когда боялась грозы и придуманных чудовищ под кроватью, а не гробниц, магии и смерти. Против них – что пользы от колыбельной? Но ничего другого у меня не было. Я закрыла глаза и запела:

Сон и мир все укрывают в долгую ночь,

Ангелы ко мне слетают в долгую ночь,

Горы спят и долы дремлют, час покоя мир объемлет,

Стережет любовно землю в долгую ночь.

Земля продолжала сыпаться, она поднялась выше рта, я встала на цыпочки, смахивая горькие комья с губ, и продолжала петь.

Лишь луна на стражу встала в долгую ночь,

Сном окутан мир усталый в долгую ночь,

Нежно веет дух забвенья, дарит дивные виденья,

Свежесть, умиротворенье в долгую ночь.

Наконец поток земли стал спадать, потом прекратился. Но я не решалась перестать петь.

Мысль моя к тебе несется в долгую ночь.

И к тебе лишь сердце рвется в долгую ночь.

Пусть судьба сулит разлуку, не навеки эта мука,

В том надежда мне порукой в долгую ночь.

Земля начала стекать с меня, по плечам, по спине, по ногам. Я оседала вместе с нею, ниже и ниже, пока не остался только голый земляной пол и я, свернувшаяся на нем в клубок.

Когда Гилдфорд наконец пришел за мной, ему пришлось привести еще одного стража, чтобы меня вытащить.

Пока он нес меня на руках, я так и лежала, свернувшись в тугой шар. Руками закрыв уши, зажмурив накрепко глаза, продолжала петь. В долгую ночь. Снова и снова, не могла остановиться; мне удалось уйти очень, очень далеко от страха и не хотелось возвращаться.

Чьи-то пальцы обхватывают мои запястья, осторожно пытаются отнять руки от головы, но я вырываюсь. Слышу голоса. Они доносятся издалека. Крепче прижимаю руки к ушам, чтобы от них отгородиться. Чтобы ничего не было слышно, кроме песни.

Рука обхватывает меня за спину, другая ложится под колени. Меня поднимают и несут. Это нелегко, наверное, – держать свернувшуюся в шар меня, громоздкий, мертвый груз. Но стражник силен. Я зарываюсь головой в его мундир, благодарно вдыхая что-то иное, кроме запаха земли и гниения. Он пахнет хорошо – чистотой, как лаванда. Теплом, уютом, как пряность. Припадаю к его плечу, жадно вдыхаю.