Заговор францисканцев - Джон Сэк

Конечно же, он был прав. Конрад тут же обозвал себя болваном за то, что упустил из виду столь очевидное обстоятельство. Возможно, он плохо разобрался в мелком почерке Лео. Ему хотелось тут же вытащить письмо и перечитать его внимательней, но Конрад остановил себя. Привратник не спускал с него глаз, а в спину глядел сердитый стражник, который не поленился перейти площадь, чтобы следить за незнакомцем с верхней площадки лестницы. Конрад задумался, успел ли тот заметить, куда подевался Джакопоне.

Если так, ясно, что из них двоих он счел отшельника более подозрительным.

Конрад накинул на голову капюшон.

– Спасибо за помощь, брат, – сказал он. – Я буду благодарен, если ты передашь генералу ордена письмо епископа. Оно заслуживает ответа.

– Это решит фра Бонавентура. Привратник захлопнул ворота.

Из глубины переулков за спиной Конрада вдруг взревела труба. Отшельник усмехнулся. Теперь о кающемся можно не беспокоиться. Он здесь как рыба в воде.

Успокоившись за Джакопоне и на время за себя, Конрад заторопился подальше от Сакро Конвенто. Он понимал, что скоро сюда придется вернуться, но остаток дня надеялся провести, наслаждаясь одиночеством и независимостью. У него и часа не выдалось наедине с собой, с тех пор как в его хижине обнаружилась Амата, – разве что во сне. Оставив за спиной обитель с ее привратником, он замедлил шаг и не спеша побрел по виа Фонте Марчелла.

Впрочем, как только начался собственно город, Конрад понял, что ему придется удовольствоваться одиночеством в мыслях. Улицы и переулки кишели жизнью. Дети, еще слишком маленькие, чтобы отдать их в ученье, проносились мимо визгливыми стайками. Чтобы не столкнуться с ними, монах всякий раз вжимался в стену дома. Пьяццу наполняли звуки и запахи торговли. Кожевенники и сапожники, серебряных дел мастера, шерстянники вместе с непременными в их деле красильщиками и ткачами, сукновалы, седельщики, мастера-оружейники, изготавливавшие кто луки, кто доспехи, – все лихорадочно трудились. Скоро осенняя ярмарка, сообразил Конрад, и понятно, ремесленники торопятся запастись товаром.

За шесть лет его отсутствия Ассизи разбогател и преуспел. По дороге он миновал несколько деревянных домиков, над которыми трудились каменщики, превращая их в кирпичные и каменные хоромы. Главную улицу замостили булыжником и устроили канавы для стока нечистот. Конрад подивился новым клоакам, какие прежде видел только в Париже. Такая простая мысль! Отчего она так долго не доходила до Умбрии? И башни! Город зарос башнями, как болото тростником: сельская знать перебиралась в город. Их так густо понастроили, что улицы в любое время дня были в тени.

Улицы спускались под уклон в нижний город, к воротам Сан-Антимо. Конрад решил провести вечер в широкой долине к югу от города и выспаться за стеной, в Портиункола. Там, в Уголке, смиренно начинал жизнь их орден. В тесной молельне, где преклоняли колени первые братья, еще сохранилось несколько келий – по крайней мере, они были целы, когда он уходил из Ассизи. А утром надо будет разыскать ту, у кого Лео, скорей всего, получил пергамент для своего письма – вдовую донну Джакому.

Как только Конрад выбрался из тени домов и башен, стало заметно теплей. Он прошел вдоль стены в старую рощу олив, отягощенных плодами. Пришлось долго искать, чтобы выбрать деревце помоложе, с гладкой корой. К его стволу он прислонился спиной, достал из мешка кусок хлеба и за едой медленно перечитал письмо.

Ничего нового.

Он поднял пергамент на вытянутой руке, на минуту загородившись от солнца. Брат Лео был горазд на искусные хитрости: мог написать чернилами, которые, скажем, проявляются только на свету или при нагреве. Но и здесь наставник не оправдал его ожиданий: письмо содержало то, что он прочитал в хижине – ни больше ни меньше.

«Прочти глазами, восприми разумом, ощути сердцем истину легенд». Легенд. Во множественном числе. С этого, пожалуй, и следует начинать. Но с каких легенд? В первую очередь жизнеописание Франциска, составленное Бонавентурой. Сам Бог направил его поиски в эту сторону, когда привел четвертого октября в аббатство Святого Убальдо.

ВСакро Конвенто найдется достаточно копий «Главного предания».

И «Первый Фома» мог относиться тоже к легенде – первое житие Франциска было составлено Фомой Челанским. Но его, вместе с прочими воспоминаниями, противоречащими установленной версии Бонавентуры, запретили пять лет назад министры-провинциалы ордена. Даже если в библиотеке остался список, его не покажут постороннему. Лео мог иметь в виду и другие легенды, но намеков на то Конрад в письме не нашел.

Тревожил его и загадочный монах с женским именем. Лео ясно написал: «фра Джакоба». Но и привратник прав – Джакоба женское имя. Может, Лео хотел написать Джакобо, или Джакопо, или Джакомо? Конрад перебирал в уме похожие имена. Если так, он мало что мог сделать. Трудностей хватает и без того, чтобы идти по ложным следам.

Солнце успело пройти немалый путь по небу, пока Конрад раздумывал над содержанием письма. Он столько раз повторил в уме каждое слово, что они стали знакомыми и пустыми, как слова детской молитвы. Тогда отшельник встал, размял затекшие ноги и спрятал пергамент в складках одежды. Порыв ветра кинул ему под ноги горсть мокрых темных листьев. Конрад бесцельно бродил среди деревьев, останавливаясь иногда, чтобы пригнуть к лицу тяжелую ветку. Он разглядывал чернильные орешки на коре, шевелил палкой пахучий валик листвы, навоза и гнилой соломы, который садовник насыпал между рядами деревьев. Приподнял свалявшуюся лепешку, впустив под нее влажный воздух. Со временем у хозяина будет вдоволь плодородной почвы, как и он в свое время получит ответы на все вопросы. Загадке Лео надо вылежаться, как хорошему перегною.

Он выпустил из рук зараженную ветку. Потом вспомнил штуку, которой научил его отец, – задрал рясу и помочился на кучу, чтобы компост быстрей загнивал. Каким взрослым он себя чувствовал, когда стоял рядом с отцом, пуская свою струйку рядом с его, в то утро, в пятую весну своей жизни.

Как бы ни тосковал Конрад по отцовской любви, он был не из тех, кто открывает двери прошлому. Опустив край рясы, он погрузился душой в любовь Небесного Отца. Несомненно в должное время он получит то единственно необходимое, чтобы бессмысленные слова Лео превратились в добрую почву, дающую урожай. Губы его невольно дрогнули в улыбке, когда он попробовал вообразить, какую форму может обрести Божественная струя.

Как необходим был отшельнику этот свободный день! Он до вечера бродил в благословенном одиночестве среди покинутых святилищ братства.

Сперва он вышел к реке Торто, к развалившемуся шалашу, в котором проводили суровую зиму первые братья. Потом взобрался на гору Субазио, до самого «carceri» – пещерки, в которую удалялся святой Франциск, когда ему хотелось молиться и размышлять в уединении. К вечеру он снова спустился в ложбину под стенами города. Уже почти в темноте доел остатки еды и вошел в молельню Портиункола.

Он неподвижно стоял перед алтарем, давая глазам привыкнуть к слабому свету. Под деревянной фигурой распятого Христа горела единственная лампада. Конрад как наяву увидел простертого в молитве святого Франциска, и ему показалось, что голос молящегося сливается со свистом ветра, врывающегося в узкие окна.