Раздел имущества - Диана Джонсон

— Милостивый боже, для чего? — воскликнул Робин Крамли.

— Да, сразу четыре. Когда вы запоминаете, скажем, как будет «дерево» по-французски, вы также можете одновременно выучить перевод этого слова на немецкий, итальянский и греческий. — Или четвертый язык — латинский? Она не помнила.

— Albero?[74] Ваит?[75] — задумчиво произнес князь, как будто эти слова были у него в голове с самого рождения, но он не мог вспомнить времени, когда не знал их, или представлял себе существо такого низкого происхождения, которому, как ей, придется учить эти простые, самые основные существительные.

И, что хуже всего, в другой раз она упомянула Дарвина.

— Европейцы верят в теорию Дарвина? — спросила Эми, считая, что открывает беседу на тему взаимопомощи.

Они посмотрели на нее так, словно спрашивали: «Верят? В религиозном смысле?»

— Я ничего не слышал о том, что идеи Дарвина являются объектом веры, — сказал Робин Крамли. — Разве здесь что-то неясно? Естественный отбор, выживает сильнейший.

— Не в Америке, — ответила Эми. — Конечно, с нашей традицией все подвергать сомнению, еще ничего не ясно. Многие критикуют Дарвина, как слева, так и справа, последние — это фундаменталисты, но это уже другое. Главное в том, что теория выживания сильнейшего застряла у нас в мозгу. Полагаю, вы считаете этот тезис обязательным принципом организации общества?

— Несомненно. Дарвин оказался отличным психологом, какими бы ни были его биологические идеи.

— Нет-нет! — вскричала она. — Все совсем не так! Он был прекрасным биологом, но совсем не разбирался в человеческих отношениях. Он так и не обратил внимания на тот факт, что самые сильные виды выжили благодаря своим стратегиям сотрудничества.

— Это видно на примерах африканских племен или в Косово, — рассмеялась княгиня.

— Хороший пример. Люди, которые хотят выжить: туда введены силы НАТО, которые сообща борются против всех этих группировок, уничтожающих друг друга вместо того, чтобы сотрудничать…

Как она сожалела теперь об искренности, звучавшей в ее голосе, о румянце, который, как она чувствовала, выступил у нее на щеках.

В то же время она презирала себя за ту досаду, которую теперь испытывала. Почему ее должно заботить мнение горстки каких-то потрепанных европейцев, которых она могла купить со всеми потрохами, хотя, вероятно, это неподходящий критерий для оценки. Больше всего ее возмущало то, что она собственным примером подтвердила их представление об американцах как о наивных и безграмотных людях. Она не была совсем уж полной деревенщиной, она была знающим и трудолюбивым человеком, чрезвычайно удачливым в делах благодаря своим собственным усилиям, но ее знакомство с культурой до сих пор было ограниченным — так складывались обстоятельства. Ей надо почаще себе об этом напоминать.

Господин Тревор Осуорси чувствовал себя расстроенным и потрясенным известием о том, что Руперт Венн позволил вовлечь себя в отвратительный заговор, преследовавший цель открыть сейф старшего Венна без каких-либо инструкций на этот счет от владельца или хотя бы от жены владельца, и еще больше его встревожило сообщение Поузи о том, что в дело вмешался какой-то сомнительный французский бизнесмен. То, что у этого человека есть полномочия на открытие сейфа, не давало возможности применить процедуры, необходимые в том случае, если человек умирал, если Венн и на самом деле собрался умирать. Даже три порции виски, которые он выпил в баре отеля «Круа-Сен-Бернар», не помешали ему лежать теперь без сна, размышлять и в конце концов не прийти к определенному решению.

Первым его шагом, сразу после завтрака, стала поездка в больницу — без Поузи и до возвращения Руперта, чтобы самому разобраться в медицинской ситуации. Поэтому он приехал рано, во время утреннего обхода. «Не обращайте на меня внимания: пе те regardez pas», — сказал он удивленным врачам. Покрывала сняли, и открылось тело госпожи Венн, лежащей в желтой больничной рубашке, связанной ремнями, так что господину Осуорси даже пришлось отвести глаза, а потом его и вовсе выгнали из палаты. Он никогда не видел новую госпожу Венн и должен был заметить, что ее хорошо известные всем свежесть и очарование далеки от увиденных. Прямые как палки ноги голубоватого цвета, торчащие из-под неприятно пахнущего мятого балахона, неопределенного цвета волосы на влажной голове, сбившиеся в комок, медицинские трубки. Через овальное окошко, проделанное в двери палаты, господин Осуорси мог видеть, как доктора щекотали ее ступни в то время, как двое других, с видом заправских палачей, светили фонариком ей в глаза. Когда врачи перешли к другому пациенту, Осуорси снова проник в палату и подошел к кровати, где лежало тело, которое могло оказаться Венном. Бедняга: он был ужасного цвета, пластиковые трубки торчали у него изо рта и носа, и еще больше трубок было прикреплено к его запястьям, лодыжкам, и, как не больно было об этом думать, судя по месту расположения, — к его гениталиям.

— Боже мой, Венн, — пробормотал Осуорси. Пам Венн была права, что попросила его приехать, хотя ее это дело и не касалось напрямую. Осуорси знал, как Венн распорядился своим имуществом, и это распоряжение было не в пользу Пам. Он всегда считал Пам Венн милой женщиной, и ему не очень нравились те жесткие меры, которые смог предложить Адриан, чтобы преодолеть ее негативное отношение к разводу.

Сейчас, однако, ясно, что самое первое, что необходимо сделать, — это отвезти Венна в Англию в надежде спасти ему жизнь.

Когда Поузи, испытывая отвращение к Руперту при мысли о том, что ему удалось избежать двухдневного пребывания у кровати отца (и осуждая себя за эти мысли), прибыла в больницу, вооруженная книгой и пачкой сигарет, она застала скандал в самом разгаре. Прямо перед телом отца, перекрикивая натужное гудение медицинской аппаратуры, доктор, как сумасшедший, кричал на господина Осуорси, очевидно обвиняя его в чем-то. Осуорси без промедления вовлек Поузи в разговор.

— Я говорю этому человеку, что мы хотим немедленно его перевезти. Я говорил с Лондоном и с медицинской эвакуационной командой. Это хитрый бизнес, но, к счастью, его страховка будет выплачена; я весьма удивлен, но кажется, он оформил страховку от несчастного случая на лыжном курорте.

— Лондон? — Поузи с сомнением посмотрела на аппаратуру, поддерживавшую жизнь отца: у этих приспособлений размер был впечатляющий.

— Должен сказать, Поузи, что Руперту должно быть совершенно очевидно, — да и вам, в конце концов, — что его надо было перевезти еще два дня назад! Эта больница — вы только посмотрите вокруг! Вряд ли здесь есть все необходимое, здесь нет консультанта — французы могли бы предложить помощь консультанта, просто немыслимо, что они этого не сделали… — Осуорси продолжал греметь в том же духе. Доктор, по-видимому, в надежде найти в Поузи союзницу, которая прислушается к доводам рассудка, повернулся к ней и перешел с взволнованного французского на английский, объясняя, почему было бы опасной ошибкой перевозить ее отца. Все, что необходимо, делается, ни на одном известном ему самолете нет технических возможностей для перевозки пациента, жизнь которого поддерживается системой жизнеобеспечения.