Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей

Участь супруги резидента оказалась далеко не такой интересной, как ей представлялось; она тосковала по увеселениям военного городка в Британской Индии, ненавидела тяготы и муки деторождения, находила мужа занудным, а жизнь в туземном княжестве невыразимо скучной.

– Интересно, – вслух подумала Белинда, – как он сейчас выглядит? В прошлом он был очень привлекателен… и безумно любил меня.

Она по-прежнему гордилась собственной внешностью, в надменности своей не сознавая, что годы обошлись с ней еще более жестоко, чем с ее пожилым мужем, и что она уже не стройная юная девушка, некогда бывшая первой красавицей Пешавара, а дородная матрона с потускневшими желтыми волосами, злым языком и вечно недовольным выражением лица.

– Ну конечно, вот почему он сделал это, в смысле, убежал из полка. Я всегда знала, что он поступил так из-за меня: он хотел умереть – или забыть обо мне. Бедный Аштон… Я часто думала, что, будь я к нему немного добрее…

– Ерунда! – фыркнул сэр Амброуз. – Если бы ты хоть на миг вспомнила о нем за все минувшие годы, признаюсь, я бы крайне удивился. Что же касается его безумной любви к тебе… Ну-ну, Белинда, совершенно ни к чему устраивать сцену по такому поводу… зря я упомянул об этом малом. Я вовсе не кричу!..

Он в ярости вышел из гостиной, громко хлопнув дверью, и нисколько не обрадовался, когда в результате проведенного его помощником расследования выяснилось, что автор возмутительной телеграммы действительно не кто иной, как Аштон Пелам-Мартин, некогда домогавшийся руки его жены, а впоследствии вызвавший много толков своим поведением, которое нельзя назвать иначе как сумасбродным. И настроение у сэра Амброуза не улучшилось, когда чуть позже пришел ответ от политического офицера с комментариями по поводу телеграммы.

Аш, посеявший зерна недовольства, теперь пожинал плоды мести. Майор Спиллер (так и не простивший резкого и высокомерного письма, присланного из Бхитхора более двух лет назад) в первых строках послания сообщал, что получил аналогичную телеграмму от того же лица, а далее обстоятельно высказывал свое мнение по данному поводу, причем самое нелицеприятное.

В прошлом, писал майор Спиллер, ему приходилось иметь дело с капитаном, а ныне лейтенантом Пелам-Мартином, и он считает его назойливым смутьяном, любящим поднимать шум на пустом месте и вызывать раздоры. Несколько лет назад означенный человек сделал все возможное, чтобы испортить отношения между правительством Индии и княжеством Бхитхор (которые до того времени всегда оставались в высшей степени теплыми), и если бы не его, майора Спиллера, непреклонность, он бы преуспел в своих стараниях. И теперь он снова, по каким-то непонятным причинам, пытается заварить кашу. Однако ни одному слову лейтенанта Пелам-Мартина нельзя верить, и лично он, майор Спиллер, намерен отнестись к этим диким заявлениям с презрением, какого они заслуживают, особенно ввиду того, что люди, по роду службы обязанные знать о происходящих в Бхитхоре событиях, заверили его, что болезнь раны – всего лишь легкий рецидив малярийной лихорадки, приступы которой время от времени случались с ним последние несколько лет, и нет ни малейшей опасности смертельного исхода. Вся эта история – бред сивой кобылы, и, наверное, имеет смысл сделать лейтенанту Пелам-Мартину достаточно суровый выговор, чтобы отбить у него охоту впредь лезть в дела, которые его не касаются; и представляется непростительным…

Дальше сэр Амброуз читать не стал, так как мнение автора просто подтвердило его собственное: Белинда права, и этот несносный молодой негодяй снова взялся за старое. Сэр Амброуз выбросил всю корреспонденцию в мусорную корзину, продиктовал успокоительный ответ его высочеству махарадже Каридкота, в котором заверял, что поводов для тревоги нет, а затем отправил в штаб армии холодное письмо с жалобой на «подрывную деятельность» лейтенанта Пелам-Мартина и предложением выяснить его нынешние интересы и навести справки о его прошлом, дабы впоследствии выдворить из страны как неблагонадежного британского подданного.

Приблизительно в то время, когда телеграмма Аша (вкупе с телеграммой Джхоти и депешами резидента и политического офицера) отправилась в мусорную корзину представителя генерал-губернатора, Аш приветствовал усталого запыленного путника, прибывшего утром из Бхитхора.

Манилал выехал в Ахмадабад всего через двадцать минут после того, как Гобинд выпустил второго голубя. Но если птица покрыла расстояние за несколько часов, Манилалу потребовалась почти неделя: его лошадь растянула сухожилие, и он был вынужден двигаться медленно, поскольку дороги, изрытые тележными колесами и покрытые толстым слоем пыли, не способствовали быстрой езде и в лучших обстоятельствах.

– Какие новости? – нетерпеливо осведомился Аш, сбегая по ступенькам навстречу усталому мужчине, спешивающемуся в тени веранды.

Три дня подряд Аш выезжал из города в надежде перехватить Манилала по пути и тревожился все сильнее по мере того, как время шло, а он все не появлялся и из Аджмера не приходило никаких известий от друга начальника полиции (Аш был не таким большим оптимистом и не рассчитывал получить ответ на собственные телеграммы). Искушая судьбу, сегодня утром он остался дома, и ближе к полудню судьба вознаградила его, прислав к бунгало слугу Гобинда.

– Да никаких, – прохрипел Манилал, чье горло пересохло от пыли, – если не считать того, что рана был жив, когда я уезжал. Но кто знает, что могло произойти с тех пор? Сахиб уже предупредил правительство и махараджу Каридкота, к чему там идет дело?

– Конечно, в течение нескольких часов после прибытия голубя. Я сделал все, что в моих силах.

– Это хорошая весть, – хрипло проговорил Манилал. – Сахиб, вы позволите мне поесть, попить и маленько передохнуть, прежде чем продолжить разговор? Я глаз не сомкнул с того дня, как лошадь повредила ногу, шарахнувшись в сторону при виде тигра, который встретился нам по дороге.

Он проспал весь день и вышел из комнаты после заката, все еще сонный, сел на корточки на веранде и рассказал Ашу все, что Гобинд не смог сообщить голубиной почтой. Дворцовые лекари по-прежнему не сомневались в скором выздоровлении раны и утверждали, что он всего лишь страдает необычайно сильным приступом малярийной лихорадки, которой подвержен уже много лет. Но Гобинд считал, что это не просто лихорадка, а неизлечимый телесный недуг и самое большее, что можно сделать, – это пользовать пациента лекарствами, облегчающими боль, и надеяться отсрочить неизбежный конец до времени, когда правительство пришлет облеченного властью представителя, который проследит за тем, чтобы смерть раны не повлекла за собой еще две смерти.

Гобинду удалось окольным путем установить связь со второй рани через одну служанку, родственники которой слыли людьми продажными и которая сама, по слухам, прониклась сильной привязанностью к Каири-Баи. Она тайно пронесла в занан несколько записок, и на две из них Гобинд даже получил ответные послания, правда краткие и малосодержательные, сообщавшие единственно о хорошем самочувствии второй рани и ее сестры. Это известие должно было бы удовлетворить Гобинда, но не удовлетворило, так как что-то в этих письмах вызвало у него тревогу – возможно, именно излишняя осторожность автора. Неужели Ними, служанка, не заслуживает доверия и Каири-Баи знает или подозревает это? Но коли так, значит, у нее есть что скрывать… если только он не подозрителен сверх всякой меры.