Харроу из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

Твоя невольная наставница приняла колебание за предвкушение. Она сидела напротив в своем хрустящем оранжевом костюме. Тройной свет заката трех звезд красил ее лицо под мягким капюшоном в рыжий цвет. Тонкий слой песка и пыли стих и с шуршанием падал с костюма.

– Не надо ждать таймер, Харрохак, – сказала она. Несколько слоев амальгамированного пластика и термальных волокон приглушали ее голос. Она уже сидела в позе погружения: колени подняты, спина согнута, руки лежат на бедрах.

– Я уверена, что тебе больше не нужен таймер. Кроме того, через полчаса температура тут упадет до абсолютного нуля, так что поторопись. Иначе материалы для похорон придется собирать совочком.

Мерси произнесла это с немалым удовольствием. Мысленно ты заявила: «Иди ты в зад, сама выбрала этот климат, ты, жалкий, ипохондрический полусгнивший труп, утыканный гвоздями».

Вслух же сказала:

– Разумеется, старшая сестра.

Мерсиморн смотрела, как ты обнажаешь меч. Не рапиру, которую бог попросил тебя носить и которую ты таскала на поясе как уступку его крайнему оптимизму, а двуручник, который висел у тебя за спиной. Здесь в дело вступил твой экзоскелет: длинные перекрывающие друг друга пластины, идущие от позвоночника к ребрам и от локтя к запястью, рудиментарные аподемы, позволяющие тебе поднимать клинок, слишком тяжелый для твоего тела. Всякие там мускулы, вроде тех, что теперь виднелись на плечах и спине Ианты, особенно когда она была мокра от пота, – не для тебя. Для тебя – надежная кость, внешний скелет.

Святая радости сказала только:

– Не люблю драму, но продолжай и постарайся не учинить тектонический сдвиг.

Ты никогда в жизни не учинила ни одного сдвига, поэтому силой одного только гнева ты подняла рукоять высоко над головой. Ты опустила закрытый костью клинок в тальк – ты не хотела, чтобы он обретал остроту. Ни за что. И, используя меч как инструмент направления энергии, послала копье танергии прямо в сердце планеты.

Планета не вздрогнула, не завыла, не замерла, не задергалась в некромантических зубьях. Ты начала расширять поток в стороны, как тебя учили. Широкая коса танергии взрезала мантию, вошла в талергический сгусток камня, в древние воспоминания о днях, когда только сформировался первый шар пыли.

С подобной планетой было очень непросто, поэтому Мерсиморн ее выбрала. Да еще потому, что надеялась, что ты превратишься в мерзлый труп. Реакцию танергии нужно было предусмотреть заранее и придумать, что с ней делать.

Душа планеты скрывалась в ее песках и минералах. Это была тонкая сеть миниатюрных созданий, бактерий, жалких ошметков жизни. Ты даже не понимала толком, что искать – впервые. Ты чувствовала планету примерно так же, как песок, сыпавшийся на костюм снаружи.

Ты рухнула на сиденье и приняла ту же позу, что и Мерсиморн: ноги плотно упираются в песок, спина согнута. Это помогало избежать боли в спине после окончания дела. Ты прижала носки ботинок к стоящему вертикально клинку и почувствовала: планета поняла, что умирает.

Водопад вышел идеальным, как и все твои водопады. Танергия металась по душе, как пламя свечи, прикоснувшееся к листку бумаги. Живой поток камня начал умирать, смерть расходилась дрожащими концентрическими кругами: танергия жрала талергию, как саранча – пшеницу.

Когда душа оторвалась, новый всплеск танергии раздул пламя, зажженное тобой. Ты гордилась точностью своего удара: вместо того чтобы нервно наблюдать за происходящим, как ты делала уже полдюжины раз, ты закрыла глаза и вошла в Реку, когда призрак планетоида начал освобождаться.

Учитель описывал спуск мага кости или плоти в Реку как попытки скульптора создать статую из чаши воды, а мага духа – как попытки пловца проплыть сквозь глыбу мрамора. Ты любила бога как своего царя и любила бога как обещание искупления, любила его, как ты не знала что, потому что ты любила слишком редко. Но его аналогии и метафоры ты ненавидела от всей души.

Скульптором ты там была или пловцом, но этот шаг всегда давался тебе сложнее всего остального. В глубине души ты смутно его побаивалась. Твоя однокашница, вторая будущая некросвятая, хвалилась, что может сделать это почти мгновенно, что это так же просто, как закрыть глаза. Это казалось тебе подозрительным. Вырвать собственный разум из тела и направить вниз, вниз и еще дальше вниз, пока под ногами не окажутся острые, как бритва, камни серого невообразимого берега, а над головой – серое неприметное небо.

Потом нужно сделать шаг в ледяную воду, и еще один, и еще, зайти по пояс и только тогда открыть глаза. Ты видела, как бьется душа планеты. Призраки расступались, как будто опасались этого бурного водоворота. Малый зверь. Не Зверь Воскрешения, конечно: этому новорожденному призраку потребуется тысяча лет злобы и усилий, чтобы хоть немного приблизиться к истинному Зверю. По крайней мере, так тебе говорили. Настоящего Зверя ты еще ни разу не видела. Двуручный меч был у тебя в руках, но теперь он стал легким, как прощение.

Ты выпрямилась над бурлящими серыми водами и двинулась к водовороту сквозь грязную кровавую пену. Не оглядываясь, ты чувствовала, что Мерсиморн из Первого дома стоит на берегу и следит за тобой критическим взором, что подол ее переливчатых ханаанских одежд промок. Вероятно, она кривилась, глядя, как растет пятно. В Реке ее ураганные глаза прояснялись, в них появлялись красновато-серые вихри, в которые было больно смотреть. Ты радовалась, что Мерси увидит, как ты научилась управлять духом – навык, который ты мучительно совершенствовала. А еще ты радовалась, что она стоит достаточно далеко, чтобы не отвлекать тебя от дергающейся, извивающейся души, жуткой мешанины органического и неорганического, миража духа.

Ты видела окровавленные, смятые каменные лица, видела шестиногое создание с волосатыми паучьими лапками, утыканными измазанными глиной шипами. Это создание было серым, кроваво-серым, склизким, песочно-серым, живым и одновременно каменным. И оно бросилось вперед.

Мерсиморн завопила с берега, хотя ветер и шорох волн приглушали ее голос.

– Уходит!

Ты вложила меч в ножны и нырнула. Лучше держаться рядом с тварью, чем иметь дело с назойливыми призраками. Вода, грязная и маслянистая, расступилась – пахла она кровью, а на вкус была как сточные воды. Ты вскрыла тыльную сторону запястья и создала иглы из дистальных костей, а их уже обратила в длинные зазубренные гарпуны. Ты твердила, что боль – вовсе не боль, что это не твое запястье и не твои кости, а просто создание твоего воображения. Ты сплела воображаемые сухожилия в жилистые веревки. Подняла первый гарпун. Прицелилась. Бросила.

Первый гарпун отскочил от дрожащей массы минералов и мышц, но все же успел отколоть несколько кусочков кристальных внутренностей. За ним последовал другой. Третий прошел сквозь песочно-роговичную массу и всплыл в облаке кипящего пыльного жира. Четвертый и пятый попали в цель. Ты скользнула вперед и вцепилась в душу планеты, когда она завопила и унеслась. Она тащила тебя по Реке, вода заливалась в ментальные пазухи и омывала мысленные миндалины, твой разум тошнило водой где-то в кильватере протозверя.