Мастер осенних листьев - Андрей Кокотюха

Почему так?

Отремонтированная комната была светло-серой, и маленькая Унисса в серой накидке с глухим упрямством смотрела со стены.

Эльга, повернувшись, показала ей свой букет.

– Видишь? Я не могу как ты.

Рабочие теперь ходили наверху. Среди них не было мастеров-строителей, но полы и потолки они перекладывали на удивление быстро. Над головой девочки стукали и поскрипывали подгоняемые доски. Старые доски с грохотом и без сожаления выкидывались во двор прямо из окон. Бух-бах.

Эльга легла на скамейку. Ей захотелось умереть.

– Не поняла.

Унисса на мгновение застыла в дверном проеме, потом пересекла комнату и села рядом с ученицей.

– Что случилось? – Она потормошила ее за плечо.

– Я не умею, я глупая, – выдавила Эльга, отворачиваясь к стене.

– Что не умеешь?

– Вот.

Букет с кособокой кружкой лег мастеру в ладони.

– Это неплохо, – сказала, помолчав, Унисса.

Эльга взглянула на мастера и разрыдалась.

– Нет, это действительно неплохо. – Унисса привлекла девочку к себе, заставив ее спустить ноги и сесть. – Скажи, что тебе здесь не нравится?

– Все!

Эльга, рыдая, отпихнула ненавистный букет.

– Погоди-ка.

Унисса, оставив ученицу, подошла к углу, где были сложены неудачные Эльгины опыты, которые по какому-то недосмотру получили отсрочку от того, чтобы прекратить свое глупое существование. Присев, она некоторое время перебирала букеты в поисках нужного.

– Ну-ка. Смотри.

Унисса снова оказалась рядом с ученицей.

– Что это? – сквозь всхлипывания спросила Эльга, размазывая слезы по щекам, чтобы хоть что-то увидеть.

– Скажи мне сама.

Унисса приблизила букет.

– Кружка, – сказала Эльга, втягивая в себя вместе с воздухом сопли и слезы, – та же самая, только еще хуже.

– Дурочка. – Унисса поменяла букеты. – А это?

– Тоже кружка, – сказала Эльга, шмыгая носом.

– Совсем не видишь разницы?

Мастер Мару выставила перед ученицей обе доски. Так было ясно, что одна и та же кружка на букетах выглядела совершенно по-разному.

Если первый букет, кое-где уже пожухший, был набит явно несмелой, неуверенной рукой, то во втором чувствовалось, что ученик набрался опыта. Даже несмотря на заваленную сторону, кружка имела объем, ее глиняный бок слегка окрашивало солнце, а капелька молока на краю, казалось, вот-вот сорвется вниз.

– Мастерство никогда не растет быстро, – сказала Унисса. – Но вот тебе две кружки…

– Вторая получше, да? – выдохнула Эльга.

– Это точно.

– Вы хотите сказать, что я не должна отчаиваться?

– С чего бы тебе отчаиваться? И вообще, глупый вопрос. Я его не слышала, – нахмурилась Унисса. – Отчаиваться она вздумала!

– Просто я набиваю одно и то же.

– Правильно. А знаешь, когда я перестану приказывать тебе это делать?

Эльга помотала головой.

– Когда тебе, – Унисса щелкнула ученицу по носу, – этот процесс понравится. И пора уже прекращать реветь без повода.

– Да, мастер Мару.

Лето захандрило, заныло, несколько дней лил дождь. Последний летний месяц – пожатье – обрушился в осень. Похожие на сердечки листья на растущей во дворе липе за одну ночь приобрели золотой окрас.

Ремонт кончился. Крыша дома темнела обновленной дранкой. В комнатах было просторно и светло, а новые полы звонко отзывались на стук подошв.

Уже две недели Унисса принимала людей, иногда – на лавке во дворе, если позволяла погода, чаще – в большой комнате. Эльга присутствовала рядом со строгим наказом смотреть на посетителей лиственным зрением, стремясь увидеть то, что составляет их суть.

– Лекарь лечит тела человеческие, – говорила мастер, утверждая в ногах свой сак, – а мастер листьев смотрит в душу. Ты должна не просто увидеть человека, ты должна понять, как ему помочь, где срезать черенок, где сложить вдвое, где завернуть край. В человеке не один слой листьев, а два, а то и три, сокровенное он прячет, иногда это мечта, иногда – стыд, иногда – жаркое желание.

Эльга кивала, а руки при этом самостоятельно набивали букет – половину хлебного каравая. Уже привычное занятие.

Люди приходили самые разные. Кто пешком, кто на телеге, кто в карете. Иные – верхом на ослах или лошадях. Были бедные, были богатые, были цеховые мастера и простые крестьяне, были чиновники, скорняки и стеклодувы.

Мастер не делала различий.

Эльга скоро поняла, что Унисса почти не слушает своих посетителей. Кивает, улыбается, хмурится, но вряд ли в ее памяти задерживается хоть одно сказанное слово.

Листья скользили с ладоней, набирал краски букет. Взгляд мастера упирался человеку в горло или в ямочку между ключицами.

Эльга, спохватываясь, тоже смотрела туда.

Там была ольха, переложенная кленом, или ясень и тмин, или дуб и чешуйки болотной ряски, или лепестки мака и хлебный колос, но за ними – ничего. Как Эльга ни старалась, листья не раздвигались и не показывали спрятанное.

Ладно. Готовый букет отставлен. Взята новая дощечка.

А Унисса все набивает, подрезает ногтем, и ей прекрасно видно, что хранится за первым слоем.

– И я говорю…

Женщина сидела вполоборота, отвернув половину изъеденного оспинами лица, словно именно так и хотела попасть на букет.

Она была пышнотела, с большой грудью. Синее с белой каймой платье безуспешно пыталось скрыть фигуру, оборачиваясь вокруг стула.

Жимолость и лимонник. И мягкий розовый лист.

В распахнутое окно затекал наполненный сыростью воздух. Кто-то, ожидающий своей очереди, заглянул в дверцу у ворот.

– Я говорю, – продолжала женщина, жалуясь, – как ты можешь? А она смотрит в глаза, будто ничего не случилось! Представляете, мастер? Ведь назло. На что ей этот сагрейский шелк?

– На что? – спросила Унисса.

– Вот! – подхватила женщина, принимая пустой вопрос за искреннее любопытство. – Я то же самое думаю! Не на нижнюю же юбку! И резчика из-под моего носа… – Она наклонилась ближе, подбирая складки платья.

Рот ее приоткрылся, но Унисса стукнула пальцем по букетной раме:

– Сядьте прямо!

– Да-да. – Женщина отпрянула и замерла, вращая подведенными глазами. – Возможно, она имеет виды на резчика.

– Возможно, – сказала Унисса.

Мягкие розовые листья слегка разошлись. Но Эльга не разглядела, что было под ними.