Исступление. Скорость - Дин Кунц

Убийца уходил.

Действуя неторопливо, совершенно уверенный в том, что в ближайшее время ему не грозит никакая опасность, он поднялся в кабину и захлопнул за собой дверцу.

Он уезжает! Боже мой, он уезжает. Нет, невозможно, невероятно! Нельзя допустить, чтобы он скрылся, так и не заплатив за то, что он сделал с Лаурой и со всеми!.. Ведь он может сделать то же самое еще раз. Еще много раз!.. Боже милостивый, помоги мне, дай мне уложить этого мерзкого грязного сукиного сына, помоги мне прострелить башку этой похотливой свинье!

Кот снова подступила к двери. Ее можно было отпереть только при помощи ключа, а ключа у нее не было.

Если разбить стекло, он услышит. Даже на расстоянии, даже за шумом двигателя.

Стрелять сквозь стекло бесполезно. Ночью, из револьвера, на расстоянии пятидесяти или шестидесяти футов, да еще эти бензоколонки… У нее нет никаких шансов убить его. Нужно подобраться вплотную к фургону – так, чтобы можно было приставить ствол к самому окну.

Но если убийца услышит, как она пробивается сквозь стеклянную дверь, и увидит ее выходящей из магазина, он просто не подпустит ее к себе. Хуже того – тогда уже он будет охотиться за ней. Куда бы она ни двинулась, куда бы ни скрылась, убийца выследит ее на площадке бензозаправочной станции, а его дробовик послужит куда лучшим оружием, чем ее револьвер.

Убийца в фургоне включил фары.

– Нет!

Котай бросилась к калиточке в прилавке, отворила ее резким толчком и, обогнув распростертые тела, распахнула заднюю дверь. Здесь непременно должен быть второй выход. Этого требовали и практическая необходимость, и строгие правила пожарной безопасности.

Дверь открылась в темноту. Насколько Кот могла судить, здесь не было никаких окон. Очень может быть, что она попала в душевую или в кладовку.

Перешагнув через порог, Кот прикрыла за собой дверь, чтобы она не пропускала света, и, нашарив слева на стене выключатель, рискнула зажечь свет.

Она оказалась в крошечной конторе. На письменном столе валялись обломки разбитого телефона.

Прямо напротив нее была еще одна дверь без каких бы то ни было признаков замочной скважины. Это наверняка ванная.

Слева, в задней стене заправочной станции, оказалась металлическая дверь с двумя мощными засовами. Кот налегла на рукоятки, отодвинула их, отворила тяжелую створку, и в офис сразу ворвался порыв холодного ветра.

Позади здания лежала двадцатифутовая асфальтированная площадка, за которой круто уходил вверх поросший деревьями склон холма. Фонарь над дверью, защищенный проволочной сеткой, горел, и в его свете Кот увидела два легковых автомобиля, несомненно принадлежавших убитым служащим.

Проклиная убийцу, Кот побежала направо, к общественному туалету, чтобы обогнуть здание по самому короткому пути. За всю свою жизнь она не причинила вреда ни одному человеческому существу, но сейчас готова была убить. Мало того, Кот была уверена, что сделает это без колебаний и без снисхождения, сделает из одного лишь чувства мести, потому что он заставил ее стать такой. Это он довел Кот до того, что все ее чувства угасли, оставив только слепую, звериную ярость, а хуже всего было то, что сейчас это было плюсом, особенно по сравнению с беспомощностью и страхом, от которых она страдала так долго. Кот буквально наслаждалась восхитительным ощущением собственной яростной силы, наполнявшей ее под пение крови, которая неслась в жилах, все ускоряя свой бег. В других обстоятельствах обуявшая ее жажда убийства непременно бы вызвала в Кот сильнейшее отвращение, но в эти мгновения она только радовалась этому, зная, что ее радость возрастет, когда она поравняется с домом на колесах и через боковое стекло всадит в убийцу первую пулю. После этого она распахнет дверцу и, пока он будет истекать кровью, выстрелит в него еще раз, а потом вытащит наружу, бросит на асфальт и будет стрелять в него до тех пор, пока он навсегда не утратит способность ходить на охоту.

Кот обогнула второй угол здания и оказалась перед фасадом автозаправочной станции.

Фургон отъезжал от бензоколонки.

Котай погналась за ним. Она бежала так, как не бегала никогда в жизни, и упругий встречный ветер высекал слезы из ее глаз, а мягкие подошвы туфель звонко шлепали по асфальтовому покрытию.

«Милый Боже, дай мне догнать его! – молилась она, хотя раньше просила только об одном: – Господь милосердный, дай мне убежать от него!

Милый Боже, помоги мне убить его! – мысленно кричала она, хотя раньше умоляла: – Боже милосердный, не позволь ему убить меня!»

Фургон стал набирать скорость. Он уже вырулил из зоны обслуживания и теперь катился по недлинной подъездной дорожке, которая вела обратно на шоссе.

Нет, так она никогда его не догонит.

Фургон удалялся.

Кот остановилась, широко расставив чуть согнутые ноги. Револьвер она держала в правой руке; теперь рука ее плавно поднялась. Кот подхватила ее второй рукой и зафиксировала локти в классической стрелковой стойке.

«Каждая приличная девушка должна уметь стрелять на случай, если начнется революция».

Ее сердце уже не стучало, оно рвалось из груди, захлебываясь кровью, и каждое его судорожное сокращение заставляло ее руки чувствительно вздрагивать, так что Кот не могла даже удержать револьвер на цели. Да и фургон успел отъехать слишком далеко. Если она выстрелит сейчас, то промахнется как минимум на несколько ярдов. Даже если ей повезет и она сумеет влепить пулю в заднюю стенку, водитель почти наверняка не пострадает. Он был уже вне досягаемости, он уходил, и Кот бессильна была ему помешать.

Кот поняла, что все кончено. Можно было отправляться на поиски работающего таксофона, чтобы позвонить в местную полицию и попытаться максимально сократить выигрыш во времени, однако здесь и сейчас она уже больше ничего не в состоянии сделать.

Но ее личная война еще не подошла к концу, – Кот знала это, как бы ей ни хотелось обратного. Она все еще помнила имя, которое преступник произнес вслух, прежде чем расправиться со служащими.

«Ариэль.

Ей шестнадцать. Самая восхитительная штучка, которую только можно найти на нашей грешной земле. Чистый ангел. Фарфоровая кожа. Как посмотришь, аж дух захватывает. Я запер ее в подвале на год-другой. И ни разу не тронул – в этом смысле. Жду, пока она созреет и станет чуть-чуть послаще».

И тут же услужливая память Кот явила ей мельком увиденную фотографию платиновой блондинки, явила во всех подробностях, словно Котай все еще продолжала держать снимок в руке. О, это выражение безмятежного спокойствия на лице, удерживаемое с таким явным напряжением воли, и эти глаза, в которых кипят отчаяние и боль!

Еще когда Кот прислушивалась к разговору между убийцей и служащими бензоколонки, она чувствовала, что он не просто ведет свою игру – он говорит правду. Эта сволочь намеренно приоткрыл перед ними свой самый главный секрет и признался в своих извращенных преступлениях, получая от своих откровений явное удовольствие, ибо не сомневался, что служащие бензоколонки унесут эту тайну в могилу и никогда никому не смогут о ней рассказать. Даже если бы она не видела фотографии, сомнений быть не могло.