Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - Валерий Шумилов

Из мрака выступали все новые призраки, на этот раз в большинстве – мужчины в самом расцвете сил, но все – со страшными ранами на груди, горле или с распухшими от яда лицами.

– Первым смертельный счет агонии Римской республики открыл Сципион Младший Африканский, – будто бы с усилием продолжил Брут. – Его труп, выставленный на обозрение скорбящим римлянам, носил явные следы то ли удушения, то ли яда, но виновные в смерти разрушителя Карфагена так никогда и не были найдены.

– За Сципионом последовали его родственники по матери – народные трибуны Тиберий и Гай Гракхи, сторонники передела земли в пользу бедных, считающиеся первыми «отцами демократии»: Тиберия забили до смерти ножками столов и стульев разъяренные отцы-сенаторы прямо на форуме, после чего его труп вместе с тремястами перебитыми сторонниками был сброшен в реку; Гай сам бросился на меч, который подставил ему его раб Филократ, но отрубленная голова трибуна в качестве трофея была внесена в римский сенат.

– Свои головы «потеряли» и все члены первого триумвирата: Цезарь, которого мы уже видели, а также его соратники Помпей и Красс, причем последние «потеряли» головы в прямом смысле. Голова и правая рука погибшего вместе со всем своим войском в парфянском походе победителя Спартака Красса были услужливо преподнесены царю Парфию Ороду. Голова покорителя Азии Великого Помпея, зарезанного наемным убийцей Септимием из числа собственных центурионов, была брошена под ноги Цезарю, который вскоре погиб и сам.

– Кроме Красса только одному из римских полководцев повезло пасть от руки иноземного врага – в карфагенской засаде погиб убийца Архимеда Марцелл. Остальные знаменитые квириты погибли по вине «своих».

– Так, другой противник Цезаря, мой дядя и «душа» сенатского Рима, Марк Порций Катон (Младший), чтобы не попасть в плен к диктатору, сказал своему мечу: «Ну вот, теперь, когда все кончено, – я сам себе хозяин!», распорол себе живот, а когда его все же перевязали, разодрал повязки руками и умер в мучениях, – стоявший рядом с Брутом с гордым видом полуголый мужчина, все одеяние которого, как и у Тесея, заключалось в набедренной повязке, почти презрительно смотрел на Сен-Жюста.

– Своими же приближенными римлянами-заговорщиками был убит на пиру и последний сторонник Мария Серторий, создавший в Испании собственное римское государство в противовес сулланскому Риму, – Сен-Жюст обратил внимание на упрямо смотревшего на него одноглазого воина в варварской (по-видимому, иберийской) одежде.

– Еще один «римский изменник» (на этот раз – настоящий), победитель соперничавшего с Римом города Кориолы Гай Марций, возглавивший осаждавшее Вечный город войско вольсков и обвиненный в измене, в конце концов, и ими, был растерзан собственными солдатами прямо во время воинской сходки.

– А теперь императоры… – по лицу собеседника Сен-Жюста пробежала презрительная усмешка, и оно стало очень похоже на презрительное лицо его дяди Катона, уже растворившегося во мраке помещения. – Херонеец написал только про первых девять, и не все биографии дошли до потомков. Да они того и не стоили, эти «герои», – Брут покачал головой, но все же «представил» новых выходящих из темноты призраков:

– Вот этот дряхлый старичок с лукавым выражением на лице – не кто иной, как сам второй римский принцепс-император Август Октавиан, наследник убитого нами Цезаря. Человек, может быть, вполне достойный, учитывая то, как он, в конце концов, отомстил не только нам, республиканцам, за своего дядю, но и Антонию за нас с Цицероном. Он, кажется, единственный, кто из всех императоров умер своей смертью, хотя и про него ходили упорные слухи о смерти от яда, который дала старику Октавию его жена Ливия…

– Третий император Тиберий – чума Вечного города и его сената – был задушен подушками начальником преторианцев Макроном.

– Четвертый император Калигула, животное, ничуть не лучше своего коня, которого он пытался сделать сенатором, был смертельно ранен еще одним командиром преторианцев Хереей, нашел в себе силы крикнуть: «Я еще жив!» – и был немедленно прикончен тридцатью ударами копий.

– Пятый император Клавдий был отравлен собственной женой Агриппиной, которой не терпелось посадить на трон пасынка Клавдия и своего сына Нерона (от рук которого вскоре погибла и сама Агриппина). «Какой великий артист погибает!» – успел, в свою очередь, только и воскликнуть шестой император Нерон, перед тем как перерезать себе горло в страхе перед приближавшимися к нему заговорщиками.

– Отрубленную голову седьмого императора Гальбы убившие его преторианцы (за отказ заплатить им деньги за их помощь в приходе к власти) преподнесли восьмому императору Отону, но вскоре и последний ударил себя в горло мечом, чтобы не быть отданным на поругание толпе.

– Последний в нашем списке девятый император Вителлий, выволоченный из дворца почти такой же толпой, успел лишь заявить восставшей черни: «Я ваш император!», чтоб через минуту быть растерзанным ею, после чего труп повелителя Империи был выброшен в Тибр…

Брут грустно посмотрел на Сен-Жюста, пожал плечами: «Кажется, я сказал все…» – затем, сухо кивнув собеседнику, медленно шагнул обратно во тьму и исчез. И только после этого Сен-Жюст проснулся.

…Итог по любимым жизнеописаниям Плутарха, который «подвел» Сен-Жюст после ночного «посещения» его Брутом, ошеломил его: из пятидесяти восьми героев древнего херонейца [40] «своей» смертью умерли только шестнадцать (из них шесть – из-за болезней), сорок два человека погибли: двадцать восемь были убиты или отравлены, двенадцать покончили с собой, двое умерли в плену. Самоубийственный дух героических жизнеописаний восхитил Сен-Жюста и заставил его сделать далеко идущие выводы, которыми он, впрочем, ни с кем не поделился. Хотя сам для себя отметил: ни вины, ни заслуги самого Плутарха в том заряде «героического пессимизма» и «жертвенности во имя народа», который вызывают его жизнеописания вот уже на протяжении нескольких поколений, почти нет: каковы люди, такова и история…

1 декабря 1814 года