Без Вечного Синего Неба. Очерки нашей истории - Мурад Аджи

– Талыш плохо. Умирал обычай, умирал люди. Кто учить? Нельзя, – сказал напоследок старик, собрав весь запас русских слов.

Потом мы были в другой деревне у Махмудовой Агабаджи Абдулла-кызы, ей 118 лет, и она забыла свое прошлое. Помнит лишь, как трудно и бедно жили. И чувствовалось, это она заученно повторяет раз за разом. Говорит на талышском, знает азербайджанские и русские слова. И ответ на любой мой вопрос о быте, о песнях, о традициях талышей начинался и заканчивался примерно одинаково.

Мало что дали встречи с другими старейшинами.

И все-таки кое-что в памяти талышей о себе, к счастью, осталось. У молодежи.

С утра и до шести часов вечера мы работали с Вагифом, потом я шел в гостиницу. Вечером второго дня кто-то постучал в дверь, открываю, стоит высокий молодой человек. В пальто, без шапки, на взволнованном лице – красные пятна.

– Вы корреспондент из Москвы? – слегка извиняющимся голосом произнес он. – Мы хотели бы с вами поговорить.

– Кто – «вы»? Впрочем, проходите.

Так я познакомился с молодыми людьми, которые не плакали, как вся страна, в марте 1953 года, но которые слышали об этом плаче от своих родителей, а о других – более ранних слезах – от бабушек и дедушек. Слышали! И им по наследству передалась боязнь. Поэтому-то они попросили не называть их имена: «Вы уедете, а нам оставаться».

Словом, меня выкрали из гостиницы, чему я не противился, и повезли в какую-то талышскую деревню. Три вечера продолжались «тайные вечери»: я выходил из гостиницы, проходил квартал, сворачивал в темный переулок, к семи часам подъезжала машина. И мы уезжали. В кромешной тьме добирались до места.

Перед входом, как положено, снимали обувь и проходили в дом. Стоило войти, женщины выходили, неслышно уводя детей.

Убранство комнат в талышских домах очень похожее. Поражали чистота, минимум мебели и цветы. Цветы в каждой комнате. Ниши над окнами служили полкой для посуды, расписные тарелки – украшениями. Постели – циновки, свернутые в рулон, лежали у стен. Поверх циновок – гора подушек, одеял, укрытая ковром. Все вселяло в комнату простор, и если бы не стол со стульями, то можно было бы сказать – пустоту. Телевизор, печурки – не в счет. Фотографии на стенах – тоже.

Талыш умеет принять гостя. Горячий чай всегда ждет. Потом на стол откуда-то выплывают плов, дичь, маринованные овощи. Все вкусное… Пока мужчины ужинают, никто из домашних не смеет войти в комнату. Лишь изредка скрипнет дверь, и в щелке завиднеется зоркий женский глаз, следящий за столом, а пониже еще один, детский, любопытный глаз.

Три вечера мы разговаривали, я рассказывал, и мне рассказывали, можно было попросить что-либо показать, и если эта вещь имелась в деревне, то ее приносили. Даже люльку принесли. О ней стоит сказать подробнее.

Не знаю, изобретение ли талышей эта люлька или только заимствование. Но она – не обыкновенная кроватка для младенца, а особенная. Ребенок в ней чувствует себя очень уютно. Головка его лежит на жесткой подушечке, поэтому у талышей затылок плоский – ив этом их еще одно внешнее отличие. Люлька говорит о том, что талыши не вели кочевой образ жизни, только оседлый – для кочевья она слишком неудобна. И еще одна, практическая деталь: в люльке есть «приспособление» для мальчиков и отдельно для девочек, благодаря чему ребенок всегда сухой и чистый.

Из мелких, порой едва заметных отличий и складываются особенности той или иной культуры. Талыши, например, как и некоторые другие народы Востока, сберегли доисламское верование – зороастризм. О чем говорит их особая любовь посидеть у костра и ночь напролет любоваться огнем, его притягательной магией. Они, мусульмане, по-прежнему поклоняются и пирам. Конечно, не все талыши, но многие. В их сознании прежние вероисповедания как бы слились в одну единую, сегодняшнюю религию.

Когда закрывали мечети, «выручали» пиры.

Пир – это не застолье, это укромное святое место. Одинокое дерево, камень, даже могила. Здесь загадывают сокровенное желание, здесь освобождают душу от грехов, сюда приносят жертвы… да мало ли что решается в священной тишине пира. Если назревает какое-то важное дело, идут к пиру и привязывают цветную нитку. Теперь дело наверняка решится хорошо. Правда, потом надо не забыть отвязать свою нитку, она еще пригодится. Если кто-то согрешил, берет камень и несет его к пиру. Чем больше грех, тем крупнее камень. Около пиров много камней. Разных. И приносят их издалека. Каждый судья своим поступкам, каждый сам сбрасывает камень с души.

Есть пиры местного масштаба – для будничных забот. Есть – на всю округу. А есть – знаменитые места паломничества, такие как могила Ноя в Нахичевани.

Вот смотрю – к пиру подошел мальчик лет десяти с петухом под мышкой, деловито вытащил нож – ж-жик. Петух обезглавлен. Мальчик, по-взрослому посапывая, подождал, пока стечет кровь, обошел вокруг дерева и хотел уже уйти, волоча слабеющего петуха за лапы, но… Я не удержался и слишком громко спросил:

– Что он делает?

Мальчуган с недоумением – если не с презрением – посмотрел в мою сторону: он догадался, что эти громкие слова о нем, и, не останавливаясь, быстро-быстро защебетал в ответ по-талышски.

– У него младший брат заболел, – объяснил мой сопровождающий, – его лечить будут супом из этого петуха…

Так же поступали его дед и прадед. Культура народа меняется со временем, но меняется очень медленно, потому что каждый внук стремится повторить деяния своего деда. Талыши любят свои пиры, своих предков и свою культуру. И другой не хотят.

Скажем, талышскую женщину можно было отличить и пятьсот лет назад, и сейчас – по украшениям. Очень тонкой работы серьги, кольца, ожерелья – «шебеке».

Везде на Востоке женщины носили чадру, кроме Талышского ханства. Там носили и кое-где до сих пор носят «яшмаг» – косынку, концами которой укрывают рот и нос. Мужчина не имел права видеть рот и нос чужой женщины – это считали неприличным.

А как красиво ходят талышские женщины – не идет, плывет, чуть семеня ногами. Они ношу носят на голове – из гордости, чтобы не согнуться. Идет, руки опущены, плечи играют в такт шагам, а на голове корзина килограммов на сорок, которая игрушкой со стороны кажется.

– Наши женщины и семьдесят килограммов могут носить, – просвещал меня один очень настоящий мужчина, – только ей надо помочь поставить корзину.

Нет, это не шутка, не ирония. Таков обычай. Не воспринимаем же мы как нечто особенное наших горожанок с полными сумками или сельских жительниц с мешками на плечах. Всюду свое… Кто-то из великих, чуть ли уж не Александр Дюма, путешествуя по Кавказу, рассказывал, как женщина-талышка с топором пошла на тигра и убила его…

Конечно, имея дома такую надежную опору, талышские мужчины могут позволить себе часок-другой посидеть в чайхане с друзьями.

И еще об одной их особенности – о цветах. Талыши не забывали о них в самое трудное время. Утверждают, привычка огораживать клумбы зубчатой оградкой из кирпичей, положенных на угол, пошла от них. Замечательные цветоводы, они свое увлечение цветами перенесли в орнаменты, вышитые на полотенцах: даже в украшениях, в одежде угадывается природа Талышской низменности.