Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха» - Роман Кожухаров

Один из расчета чистил казенную часть орудия, второй сидел на корточках, скрючившись над зажатым в пальцах листком бумаги. Наверное, перечитывал письмо. Третий, не обращая ни на кого внимания, часто-часто вычерпывал ложкой из котелка какую-то жидкость, тут же отправляя ее себе в рот. Скорее всего суп-концентрат. Сделав три движения ложкой, он оставлял ложку в котелке, освободившейся правой брал лежавший на колене кусочек хлеба и откусывал его. Затем он замедленным, осторожным движением клал кусочек обратно на колено и, убыстряясь, опять часто-часто несколько раз подряд жадно глотал суп.

– Смотри, как наяривает… – кивнул Клоберданц в сторону артиллериста. – Так щеками работает, что сейчас каска слетит…

– Да-а… – только сумел промычать в ответ Отто.

Он только сейчас ощутил, насколько пусто у него в животе. До этого мига страх и ощущение непреодолимой утомленности заполняли все его существо. От стояния на мостике бронетранспортера и необходимости постоянно держаться за борт обе руки и ноги Отто затекли. Он весь словно одеревенел и чувствовал, что может в любую минуту от мало-мальской ямки или кочки сорваться и полететь вниз.

Вместе с этим чувством в сознании Отто, как влажный туман, растекалось ощущение апатии. На смену жуткому напряжению первых часов отступления и смертельной боязни пришла смертельная усталость. Усталость от этого страха. Единственное, что немного ободряло Хагена и придавало ему сил, – это выражения лиц солдат, шагавших в пыли, копоти выхлопных газов, в непереносимой вони лошадиных испражнений. Убийственное равнодушие, потухшие взгляды, несмываемый толстый слой грязи и белые потеки соли. Крайняя степень измождения, когда уже нет сил, чтобы даже отстегнуть флягу и приложиться к горлышку, влив в пересохшую глотку драгоценные остатки влаги.

– Черт возьми, я бы сейчас съел и свою «железную порцию»[15]… – проговорил панцергренадир.

Он практически не понижал голоса, не боясь быть услышанным гауптвахмистром. Рев двигателей и крики заглушали его слова. Ругательства, которыми он сопроводил свое признание, явно не соответствовали его католической фамилии.

– Я бы тоже… – глухо ответил Хаген. – Только у нас руки заняты…

– К черту… – проговорил Клоберданц. – Если я сейчас не пожру, то свалюсь под гусеницы этого чертового катафалка…

Перекинув левый локоть через борт и прижавшись к броне грудью, придерживая ладонью ствол винтовки, прислоненной к кузову изнутри, Клоберданц умудрился сунуть высвобожденную руку в сухарную сумку и извлек оттуда обгрызенный кусок серо-желтого сыра.

Бронетранспортер дернулся влево, пытаясь обойти подводу, и панцергренадир чуть не слетел с мостика. Если бы не вовремя подоспевшая поддержка Хагена. Отто ухватил его за руку, сжимавшую сыр.

– Держи… – с благодарностью произнес Клоберданц, протягивая Отто остатки сыра.

Тот, не отнекиваясь, запихнул высохший кусок, целиком, с налипшими на него хлебными крошками, ворсом и прочим мусором.

Среди основной массы солдат, доведенных бегством и пешим маршем до крайних пределов усталости, находились и те, в основном из унтер-офицерского звена, кого ситуация довела до крайней степени озлобленности. Они пытались оспорить у полевой жандармерии право на свой маршрут.

Обстановка была накалена до предела, и только окрики старших командиров и в еще большей степени стволы пулеметов МГ, закрепленных на жандармских «Цундаппах»[16]и направленных прямо на маршевый поток, сдерживали горячие головы от того, чтобы перейти от криков к стрельбе.

Тут же, у самой границы суши, сразу около десятка солдат в зеленой форме гренадеров выталкивали с колеи на обочину грузовик, который заглох и перегородил движение для следовавших за ним подвод с ранеными.

С противоположной стороны моста появилась целая группа эсэсовцев, в полной боевой выкладке, в камуфлированных куртках и обтянутых пятнистой материей касках. Они двигались против течения основного потока, бесцеремонно, по-хозяйски прокладывали себе дорогу, выставив вперед руки со «штурмгеверами» и используя винтовки на манер тарана.

Тут же выяснилось, что солдаты СС прибыли на выручку жандармерии. Они заняли позиции вдоль пролетов моста по всей его длине и далее, на выходе с моста, своим местонахождением окончательно обозначив границы русла, в котором должны были заходить в город отступающие.

Вместе с эсэсовцами бегом по мосту распределились саперы. По двое, по трое они заняли свои места, каждый под одним из пролетов, и принялись спешно мастерить что-то, подсоединяя провода, используя тяжелые ящики, которые они притащили с собой.

Отто с высоты бронетранспортера было хорошо видно, как саперы под охраной эсэсовцев минируют мост. Для Хагена в этом не было никаких сомнений.

Сквозь металлические секции моста ему была видна темно-зеленая, гладкая, как непроглядное зеркало, гладь воды в канале. Не было заметно даже малейшего движения воды, как будто она стояла на месте.

Отто всегда пугала такая немая, неживая вода, рождая в душе нехорошие предчувствия. Вот и сейчас он поспешил отвернуться от мертвой водной глади, которая пялилась в него, как пустые глазницы черепа, и не сулила ничего хорошего.

Сразу после спуска с моста, практически уже в границах улицы, хаотично движущийся поток людей, подвод и техники начинал разделяться на несколько течений. Сортировкой движения занимались несколько десятков жандармов и эсэсовцев.

Высокий, сухопарый «цепной пес»[17]с железной фиксой вместо переднего зуба, с жестким, будто высушенным, лицом, отправил «Ханомаг» Венка в сторону полевого госпиталя для выгрузки раненых. Попутно, подобрев от сигареты, которой жандарма угостил гауптвахмистр, он попытался объяснить, где находится госпиталь: в четырех кварталах от заставы, если двигаться в глубь пригорода.

Внезапно справа, высоко в сером небе, Отто увидел разрывы белых облачков. Они взрывались одно за другим и повисали, как будто клочья ваты, зацепившейся за серую твердь низкого небосвода.

Над ними возникли едва различимые черные крестики. Они казались никчемными букашками или стайкой ласточек, которая, бывало, залетает в погожий день высоко-высоко, увлекшись охотой на насекомых. Но на этот раз это были не ласточки. Это могли быть и «мясорубки»[18], и не менее страшные русские пикирующие бомбардировщики. Ровный зловещий гул накатывал с неба, смешиваясь с лязгающим грохотом. Отто сразу распознал причину этого грохота и белых облачков в небе.