Дочь торговца шелком - Дайна Джеффрис

– Ты не такая уж и загадка для меня, – сказала она. – Сперва я подумала, что в тебе одна ненависть.

– Никакой загадки и никакой ненависти, – улыбнулся Чан. – Я хочу для народа то, что принадлежит ему по праву.

– Ведь неправильно, когда над тобой господствует другая страна, да?

– Именно.

– А что, если вы проиграете? Последствия будут ужасными.

– Они и без того кошмарные. Вспомни моего брата.

Николь покачала головой, стараясь избавиться от навязчивого воспоминания – взметнувшаяся челка, бульканье, обмякшее тело. Глаза того парня перед тем, как ее отец выстрелил.

Повисла долгая пауза. Наконец Николь заговорила:

– Раньше я часто любовалась Ароматной рекой в лунном свете. Во время войны мне не разрешалось открывать окна, но я не могла поступить иначе. Хотелось вырваться на свободу, иначе я бы погибла.

– Значит, ты понимаешь меня.

Николь кивнула:

– Меня это пугает, но похоже, что так.

– Тогда помоги нам.

– Как?

– Обещай, что ни с кем не станешь обсуждать наш разговор. Это опасно.

Николь вобрала в легкие воздух, наполненный ароматом земли и озера. Ее вдруг воодушевила порывистость Чана, но неужели он так слеп и не видит правды? Французы не могут проиграть, подумала Николь, но ей нравилось быть сопричастной делу вьетнамского народа. Она знала, что подобными мыслями предает семью, и глубоко внутри понимала, что подвергает себя опасности из-за общения с Чаном.

– Мы делаем туннели, – проговорил он. – Сквозь магазины старого квартала.

– Подземные?

– Магазины первого этажа соединены стенами, там есть проходы, достаточно широкие для одного человека. Это наша тайная сеть.

– Но ведь туннели можно заметить!

– Они замаскированы.

– Вы хотите продырявить мои стены? – нахмурилась Николь.

– Да.

– Но что будет с шелком? Его украдут?

– Нет, если люди поймут, что ты на нашей стороне. Я возьму тебя под защиту. Обещаю.

– А что с моей семьей?

– Николь, они французы и наши враги.

Она села и прижалась лбом к коленям, закрыв лицо руками. Николь не хотелось слушать жестокие слова Чана и думать так об отце и Сильвии, ведь она все равно их любила.

– Прости. Другого выхода нет.

Николь молча размышляла о его просьбе.

– Если хочешь уберечь семью, уговори их уехать во Францию, – сказал Чан, угадав ход ее мыслей. – Это все, что ты можешь. Французы правят последние деньки.

Чан все еще лежал на траве, положив руки под голову. Николь повернулась и посмотрела на него.

– Если я присоединюсь к вам, то лишусь семьи.

Он склонил голову набок.

– Ты кажешься таким уверенным.

– Так и есть. К нам присоединились тысячи крестьян. Они поставляют для нас еду, оружие и ухаживают за ранеными. Армия Вьетминя приближается. Ты видела, сколько на улицах французских танков? Они готовятся к финальному сражению, в котором не смогут одержать победу.

– Ты клянешься, что не имеешь никакого отношения к смерти Иветты?

– Поверь мне. – Он коснулся подбородка Николь и притянул ее к себе. – Я не обману твоего доверия. Как я и сказал, американцы стараются собрать третью армию, чтобы выступить против Вьетминя.

– Американцы ненавидят колонистов.

– Коммунистов и подавно.

– Один вопрос, – проговорила Николь. – Во Вьетмине правда коммунисты?

– Николь, мы националисты. Нас поддерживают коммунистические страны, Китай и Россия, и Америке это не по нраву. Запад повернулся к нам спиной.

Николь обдумала это и решила, что неправильно делить страну. Есть лучшие способы управлять ею, нежели насилием и войной.

– Почему мы и дальше не можем жить вместе?

– Ты знаешь почему. Мы несвободны. У нас своя культура, которая сильно отличается от французской.

– Мой отец любит Вьетнам. Даже женился на вьетнамке, моей матери.

– И все же он стремится сохранить французское господство. – Чан замолчал. – Николь, жаль, что я не могу подобрать правильные слова, но скоро мне нужно ехать на север. Буду отсутствовать несколько недель, но я вернусь.

– А если я не стану вам помогать?

– Тогда мы больше не увидимся. Но помни, что истинная семья не всегда та, в которой ты родился. Теперь мои товарищи и есть моя семья.

Николь внимательно посмотрела на парня. Настроен он был решительно, но его убеждения могли привести к печальному исходу. Ей вдруг захотелось провести пальцем по линии его скул. Чан приблизился, словно ощутил ее желание.

– Но подумай. Если ты примешь сторону французов, то оставаться в магазине шелка небезопасно. Тебе могут навредить, если заподозрят, что ты знаешь о туннелях. Эти люди в курсе, что вы с У Лан дружите. Они станут подозревать, что она все тебе рассказала. Ты поставишь под угрозу и ее жизнь.

– Ты меня шантажируешь?

– Нет, такова реальность. Мы обязаны вернуть себе страну. Чего бы это ни стоило.

– Со мной все будет в порядке, если ты никому не расскажешь, что я знаю про туннели, – сощурившись, сказала Николь.

– А что ты сделаешь взамен?

– Не расскажу ничего полиции.

С приходом осени улицы Ханоя покрылись ковром из листьев красной бругмансии. Настало время премьеры. Николь каждый день вспоминала об Иветте, поражаясь тому, что жизнь течет своим чередом. Она сидела в гримерной, нанося макияж, и думала о Чане. Их встреча казалась ей судьбоносной, из тех, что меняют всю жизнь. Стоит ступить на эту тропу, и назад дороги не будет. Совсем как в ту ночь, когда отец застрелил брата Чана. Тогда разрушилась ее стабильная французская жизнь. Одно оставалось ясным: какую бы сторону она ни приняла, второй придется лишиться. Повернувшись спиной к родным, она их потеряет, а вместе с ними и Лизу. Но вьетнамская кровь взывала к Николь. Ее тронули надежды Чана на светлое будущее. Он рассуждал о переменах со всей страстью, но в то же время говорил разумно. Пришел черед пересмотреть собственные убеждения. А что, если он прав и именно французы повинны в смерти Иветты? Николь покачала головой, подозревая, что никогда не узнает правды.

Чан хотел прийти на представление, но Николь удалось отговорить его, ведь там могли быть Марк и ее отец.

Несколько последних штрихов в макияже, и образ распутной женщин будет завершен. Николь повела носом, вдыхая запах грима. Стоило ей впервые взять в руки золотистые тюбики «Лейхнер гриз стикс», и ее сердце затрепетало. Николь облачилась в костюм и пошла за кулисы ждать своего выхода. Ее персонаж появлялся в середине первого акта, поэтому у нее была возможность взглянуть на зрительный зал, чуть приоткрыв занавес. Николь играла женщину легкого поведения, которая в то же время обладала золотым сердцем. Девушке нравилась свобода, которую она испытывала, перевоплощаясь в другого человека, пусть даже на пару часов, – это куда приятнее, чем быть собой. Сперва Николь никого не заметила, но, когда глаза чуть привыкли к темноте, она увидела в третьем ряду отца. Слева сидела Сильвия, рядом с ней – светловолосый офицер, а по другую сторону – Марк. Сестра чуть склонилась к нему, и у Николь защипало в глазах, но она быстро взяла себя в руки. Это ее единственный шанс. Ничто не помешает ей проявить свой талант. Николь всерьез обдумывала предложение Чана, но все же хотела произвести впечатление на Марка и на отца.