Английский экспромт Амалии - Валерия Вербинина

– Делайте, что хотите, Роджерс… Я сейчас спущусь.

Досадуя, что не успела повидаться с Арчи и ободрить его, Амалия сошла вниз, напустив на себя вежливо-безразличный вид. Бог весть почему, бедняжка Эмили совершенно не нравилась Амалии, а мистер Моррис понравился и того меньше. Он был настолько вежлив, настолько любезен, настолько корректен, что в его присутствии ей просто не хватало воздуха. Иногда Амалия была довольно-таки безжалостна и не понимала, что для небогатого священника жена аристократа – человек, с которым он любой ценой обязан поладить, иначе его жизнь здесь станет невыносимой.

– Здравствуйте, моя дорогая Эмили, – проворковала Амалия («Так, каблуки еще выше, а мозгов еще меньше, иначе она бы понимала, что желтое не сочетается с розовым»). – Как это мило с вашей стороны – наведаться к нам! («Сидела бы ты дома да вышивала… себе саван»). – Жаль, вы опоздали на сегодняшнюю охоту. Арчи свалился с лошади и растянул связки, ничего страшного. Очень приятно с вами познакомиться, мистер Моррис («Господи, у него рука, как дохлая рыба! Принесли же их черти на мою голову!»).

Мистер Моррис смешался. Он был здесь исключительно по настоятельной просьбе графини Стерн, матери Эмили. Графиня, которой дочь пересказала свой невразумительный разговор с экс-женихом, пребывала в недоумении и вызвала викария, чтобы попытаться выведать у него, что все это может значить. Мистер Моррис счел, что не должен держать их в неведении; но, так как он не хотел выставить Арчи в смешном виде, он только дал понять, что произошла ошибка и что Арчи горько раскаивается в своей поспешной женитьбе. Леди Стерн воспряла духом, и, когда от Арчи прибыло приглашение поохотиться, она отправила дочь в Олдкасл, попросив викария последить за ней. Просьба сопровождалась обещанием выделить значительную сумму на нужды церкви, так что Моррису ничего не оставалось, как согласиться. Он был достаточно умен, чтобы заметить: Амалия неважного мнения о своей сопернице, – и предвидел, что часть этой неприязни обратится против него. Впрочем, Амалия, казалось, вовсе не была склонна уделять ему внимание.

– У нас гостят полковник Хоторн, кузены моего мужа… – все-таки она произнесла это слово, ради чисто женского, мало понятного мужчинам удовольствия увидеть, как смешалась бедняжка Эмили, – и еще множество народу. Надеюсь, вам понравится у нас. Роджерс! Будьте любезны, проводите гостей.

Роджерс почтительно склонил седую голову и уже совсем было собрался исполнить данное ему поручение, как вдруг в холл ворвался лакей Скрэмблз. Он буквально скатился по лестнице и теперь тяжело дышал, как человек, чьи силы на пределе. В глазах его застыл искренний ужас.

– Ваша светлость. Роджерс! Доктора… скорее! Герцог Олдкасл умирает!

Эмили тихо взвизгнула и изготовилась упасть в обморок на руки молодого викария. Роджерс, казалось, пребывал в совершенном остолбенении.

– Арчи? – пролепетала Амалия, не узнавая своего голоса. – Что с Арчи?

– Не знаю, миледи, но герцогу совсем плохо!

Амалия кинулась к лестнице и, подобрав юбки, помчалась по ней, перескакивая через две ступеньки. Роджерс, выйдя из оцепенения, бросился за ней.

– Сюда, миледи, сюда!

Они оказались в уютной спальне, где стояла огромная кровать с витыми столбиками и полыхал камин. Впрочем, Амалии было не до разглядывания обстановки – с порога ей бросилось в глаза искаженное страданием лицо герцога Олдкасла. Тело его сотрясали судороги. Он скорчился на боку, стиснул в кулаках верх одеяла и стучал зубами.

– Арчи, – Амалия подбежала к нему, схватила его за запястье, липкое от пота и прохладное. – Арчи, что с вами?

– Не знаю! Мне плохо… плохо… Боже, как мне плохо! – застонал герцог, отворачиваясь.

– Что вы ели?

– Обед… Роджерс принес его сюда. Цыпленок, пудинг и… и кофе…

Он откинулся головой на подушку, тяжело дыша.

– Миледи, – бормотал Роджерс, – что же делать? Миледи…

– Пошлите кого-нибудь из слуг за Арлингтоном, живо! – Роджерс опрометью выскочил из спальни. – Арчи, – его взгляд ускользал от нее, – Арчи, что вы чувствуете? Опишите как можно подробнее. Слабость?

– Да.

– Голова кружится?

– Да. Да… – Он заворочался, комкая простыни. – Живот… болит. Больно… очень больно. – Он приподнялся, опершись на локти.

– Сухость во рту есть?

– Да… кажется.

– Жжение?

– Да. И еще этот привкус…

– Что за привкус, Арчи? – Амалия похолодела.

– Не знаю. Металлический… Странный…

– Роджерс! – заорала Амалия. Арчи застонал и стал натягивать на себя одеяло. Дворецкий тотчас появился. – Немедленно: два стакана теплой воды и две столовые ложки соли туда! Несите!

– Сию минуту…

– Скорее, черт возьми! Шевелитесь! Арчи, постарайтесь вспомнить. Когда это началось?

– Только что. Мне плохо, Эмили… О-о!

В дверях возникли любопытствующие физиономии Эмили Стерн и Роберта Морриса.

– О боже, – пискнула Эмили, – что с ним?

– Наверное, съел что-нибудь не то, – предположил викарий неуверенно, пожимая плечами.

Вбежал Роджерс, неся графин с водой и солонку.

– Чашку! Так… Пейте, Арчи. Роджерс, несите таз.

– Да, миледи! Доктор Арлингтон скоро будет.

– Таз, без разговоров! Арчи, сколько раз и в какое время вы ели сегодня? Вспомните, это очень важно.

– Перед охотой… позавтракал…

– Когда?

– В семь утра… Потом.. обед… примерно час назад…

Амалия огляделась, ища взглядом поднос.

– Где поднос? Тот, на котором вам принесли обед?

Роджерс протиснулся в дверь мимо Эмили и викария, неся таз.

– Поднос? Его убрали, миледи.

– Черт! Роджерс, на кухню, немедленно, и попытайтесь узнать, не осталось ли чего от той еды, что подавали герцогу. Это очень важно, слышите? А теперь садитесь, Арчи.

– Мне холодно, – прошептал несчастный.

– Ничего-ничего… – Она обхватила его за плечи и помогла сесть. – Тошнит? Голову ниже…

Через мгновение Арчи начало рвать.

– Тихо, тихо, – приговаривала Амалия, гладя его по затылку. – Вот и хорошо. Сплюньте.

– Боже, – простонал он, когда его наконец перестало выворачивать наизнанку, – боже… Извините, Эмили, я… Мне так неудобно… Перед ними…

Амалия подняла голову и тут только заметила в дверях гостей.

– Какого дьявола вы тут забыли? Вон отсюда! Убирайтесь!

– Вы не имеете права… – попробовала было протестовать дочь графа Стерна.