Кто смеется последним - Юрий Львович Слёзкин

— Эй, вы! — крикнул Виньело еще громче. — Это относится к вам! Потрудитесь отвечать.

— Охотно, — тотчас же произнес незнакомец, сложил аккуратно газету, помедлил немного и только после этого заговорил отчетливой, резкой скороговоркой — точно рассыпал по мраморной доске свинцовую крупную дробь. — Вы пьете за двух арабов и одного русского, заставивших, по вашим словам, смеяться весь Париж. Я не присоединяюсь к вашему тосту. Я не пью ни за одного, ни за другого, ни за третьего, ни за всех вместе. У меня нет охоты и средств тратиться на вино по пустякам.

— Объяснитесь.

— Выражайтесь яснее!

— Черт с ним! Это иностранец. Оставьте его в покое.

— Нет, я предоставляю ему слово, — покрыл отдельные выкрики и общие возгласы голос Виньело. — Выкладывайте ваши аргументы!

— Их у меня немного, — спокойно возражал незнакомец. — Первый из них всем известен: смеется тот, кто смеется последним. Если смеется парижская улица, то это еще не значит, что смеется трудящаяся Франция. Второй из них тот, что названные вами лица, подобно вам, художник Виньело, — бунтующим одиночкам, — только лишь сумели показать оборотную сторону медали того, что привыкли называть «республикой», умело выдернули у шулера крапленую колоду, я же хотел бы выпить за тех, кто ударит по этой медали и растопчет обе ее стороны под своими ногами. Вот те-то и будут смеяться последними. Гарсон, не откажите мне дать пол-литра и самого лучшего! К сожалению, я не могу угостить всех. Ванбиккер не предоставил мне этой возможности, хотя мы и убили его сегодня своим смехом. Но я не унываю и надеюсь, что ваше вино не покажется вам особенно кислым, если вы замените ваш тост моим… Итак, за тех…

— Кто посмеется последним! — подхватил Виньело.

— Кто растопчет медаль под своими ногами!

— Ура!

— Ура!

— Превосходно, друзья мои, — одним глотком опрокинув в рот свой стакан, продолжал незнакомец. — Я рад, что вы так быстро согласились с моими доводами. Это облегчит мне мою задачу и позволит дальше развить свою мысль. Но не посетуйте на меня, если я скажу вам, что этого единодушного тоста далеко не достаточно для того, чтобы убедить меня в вашей готовности и дальше следовать за мною. Но я не гордый. Некоторый опыт говорит мне, что в свое время, после некоторых колебаний и недоумений, вы снова станете аплодировать нам, потому что вы, все же, славные ребята, хотя иногда вас и заставляют Ванбиккеры курить сигары… Итак, не ищите и не приветствуйте тех, кто инсценировал сегодняшний фарс. Автор этого фарса многолик и неуловим. Он везде, он среди нас, он — мы сами. Не ведая того, мы помогаем случаю компрометировать тех, кто должен быть скомпрометирован. Мы расчищаем путь веселому случаю, этому гениальному провокатору, срывающему все маски, ловящему мудрецов за нос. Разве этот листок, что я держу в руках, эта газетка, сфабрикованная штрейкбрехерами, не лучшее тому доказательство? Злейший враг не мог бы насолить удачней! А разве ваша карикатура, товарищ Виньело, не точная копия действительности, кривляющейся перед вами?.. Толкайте, толкайте жизнь вперед, быстрей поворачивайте колесо, — и то, что достойно осмеяния, само выскочит на позорище. Лучший сатирик тот, кто предоставляет своим героям говорить и действовать за самих себя. Быстрей лишь вертите колесо жизни!

Незнакомец умолк на время для того, чтобы наполнить стакан. Движения его оставались по-прежнему размеренны и спокойны.

Художник с приятелями, студенты и случайные посетители столовой сгрудились вокруг него. Жирные от остывающих запахов кухни сумерки падали с низкого потолка. За окнами пели «Карманьолу».

— Друзья мои, — продолжал неизвестный, — близится вечер. Большинству из вас нечего делать. Выходите на улицы и слушайте, что говорят те, кому сейчас надо смеяться. От них, быть может, вам удастся узнать имя грядущего автора гениальной трагедии, и если вы не из трусливых — примите в ней участие. Ее первый акт гениально разыгран в России. А фарс, наскоро скроенный нами, пусть доигрывают Лагиши, Дюкане и Ванбиккеры, — они справятся с ним сами и доведут до конца с успехом без помощи суфлера и грима, под дружные аплодисменты парламентской клаки. Вот вам последний акт фарса, — он традиционно благополучен: Лагишу предложено в Елисейском дворце составить новый кабинет. Под давлением событий, Лагиш не может отказаться. И вот Дюкане в качестве министра коло-ний — в составе кабинета социалиста! Карательная экспедиция генерала Бурдона несется в Африку на всех парах. А там, где еще утром висело позорище Лагиша, — его диалог с Панлевесом, назначенным теперь министром внутренних дел, — красуется горделиво:

«Впредь до соответствующего распоряжения, Париж объявляется на особом положении. Уличные сборища, митинги и прочее воспрещены».

— Долой Лагиша!

— Долой!

— Это черт знает что! — заорал художник, раздувая блузу. — На виселицу предателя!

— Все в свое время, — остановил его размеренный голос неизвестного. — Не горячитесь, друзья мои. Дайте актерам доигрывать фарс.

— На улицу, к министерству!

— Напрасный труд. Метла хорошего дворника живо сметет вас в мусорную яму!

— На баррикады!

— Их не полагается в реквизите фарса. Смейтесь! Я нахожу, что конец удачнее начала. Разве вам не смешно? Черт возьми, социалист Лагиш об руку с патриотом Дюкане и монархистом Панлевесом на фоне обязательного постановления! Что, если бы вы, товарищ, Виньело, нарисовали такую карикатуру? Кто бы поверил вам? Итак, предоставьте героям говорить и действовать за себя… И вам будет над чем посмеяться!

— Браво!

— Он прав!

— Браво!

— Черт возьми, он большой весельчага, этот иностранец!

— Веселый самоубийца!

— Человек, доказавший нам, как дважды два — четыре…

— Что не всегда можно ждать от одних и тех же действий — одинакового результата, — перебил говорившего Виньело, снова вскакивая на стол, — что иной раз дважды два равно не четырем, а пяти. Не так ли, приятель? Но мы требуем, чтобы ты нам сказал, кто же ты сам, откуда пришел и куда направляешься? Мы должны тебя чествовать.

— Качать его!

— Ура!

— Вы слишком громко кричите, друзья мои, — отвечал неизвестный, — вы обращаете на себя внимание тех, кому лучше всего проходить мимо. Я вижу у наших дверей двух подозрительных субъектов в сопровождении телохранителей. Поэтому разрешите мне не называть себя, тем более, что имя мое ничего вам не скажет. Я один из тех, кто помогает случаю… Мы с вами коллеги, товарищ Виньело. Вы правы, — не всегда дважды два равно четырем, как это полагают добрые буржуа…

— Но зато мы-то теперь поймали тебя наверняка, каналья! — раздался чей-то визгливый голос, заставивший всех обернуться к дверям. — Граждане, дорогу! Пропустите!.. он у нас в руках! Хватайте проворней! Это он, как бог свят! — Марсельский самоубийца, мошенник, большевик, это он — не будь я