Бумеранг судьбы - Татьяна де Ронэ

Даже в своей ужасной больничной униформе Анжель выглядит сексуально. Она обнимает меня, не обращая внимания на то, что мы находимся в морге, в окружении трупов, в то время как безутешные семьи ожидают в комнате по соседству. Каждая ее ласка имеет эффект электрического заряда.

– Когда ты освобождаешься?

Я не видел ее больше трех недель. В свой последний приезд к Мелани я сопровождал отца, поэтому не смог ни минуты провести наедине с Анжель. Мой отец чувствовал себя утомленным, и мне пришлось отвезти его в Париж.

Анжель вздыхает.

– Столкновение на дороге, несколько сердечных приступов, один рак, один разрыв аневризмы… Все словно сговорились умереть в один день.

– Разрыв аневризмы, – повторяю я тихо.

– Молодая женщина, лет тридцати.

Я крепко прижимаю ее к себе, поглаживая гладкие шелковистые волосы.

– Моя мать умерла от разрыва аневризмы. Ей было чуть больше тридцати.

Анжель смотрит мне в глаза.

– Ты в то время был еще маленьким…

– Да.

– Видел ее мертвой?

– Нет. В последний момент я закрыл глаза.

– Умершие от разрыва аневризмы остаются красивыми и после смерти. С этой молодой женщиной мне почти нечего делать.

Помещение, в котором мы находимся, тихое и прохладное, с комнатой ожидания его связывает маленький коридор.

– Ты уже виделся с сестрой? – спрашивает Анжель.

– Я только что приехал. У нее медсестры. Я сразу пойду туда.

– ОК. Подожди меня пару часов. Думаю, больше мне не понадобится.

Она оставляет на моих губах теплый влажный поцелуй. Я иду в то крыло, где располагается палата Мелани. Больница кажется переполненной, вокруг царит куда большее оживление, чем я привык видеть.

Моя сестра уже не такая бледная, ее кожа кажется почти розовой. Глаза Мелани блестят от радости, когда она меня видит.

– Как я хочу поскорее отсюда уехать, – шепотом говорит она. – Они все очень милые, но я хочу домой.

– Что говорит доктор Бессон?

– Она говорит, что мне недолго осталось ждать. Как прошла трудовая неделя?

Я делаю гримасу, не зная, с чего начать. У меня выдалась тяжелая неделя, с какой стороны ни глянь. Возня со скучными бумагами по поводу страховки на машину. Надцатая ссора с Рабани из-за детского сада. Злость в отношении Люси. Трудные выходные с детьми. Начались занятия в школе, все стали нервными… Никогда еще с таким удовольствием я не отвозил их назад в Малакофф. Но я оставляю подробности при себе и отвечаю, что неделя выдалась на удивление паршивой.

Некоторое время я сижу у постели Мелани. Мы говорим о письмах, о цветах, которые она получила, и о звонках. Престарелый красавец прислал ей кольцо с рубином из ювелирного магазина на площади Вандом. Я жду, что рано или поздно Мелани заговорит об аварии, но нет. Воспоминания о последних мгновениях перед аварией пока к ней не вернулись. Мне нужно еще подождать.

– Я с нетерпением жду прихода осени, зимы… – вздыхает моя сестра. – Терпеть не могу конца лета. Жду не дождусь сезона морозных рассветов и горячих грелок.

Входит доктор Бессон. Она пожимает мне руку и говорит, что через некоторое время, где-то в середине октября, Мелани можно будет на «скорой» перевезти в Париж. Период выздоровления она может провести дома, но это займет не меньше двух месяцев. Обязательно под наблюдением массажиста и с регулярными посещениями своего врача.

– Ваша сестра очень храбрая, – добавляет доктор Бессон, когда мы заполняем бумаги в ее кабинете.

Она протягивает мне пачку страховых полисов и других сопроводительных документов. Потом поднимает на меня глаза.

– Как себя чувствует ваш отец?

– Вы думаете, что он болен, не так ли?

Доктор Бессон утвердительно кивает.

– Ни мне, ни сестре он не говорил, что с ним что-то не так. Я заметил, что он быстро устает, но больше ничего не могу вам сказать.

– А ваша мать? – спрашивает она. – Она что-нибудь знает?

– Наша мать умерла, когда мы были детьми.

– О, мне очень жаль.

– Отец снова женился. Но я не уверен, что мачеха нам что-нибудь расскажет о состоянии его здоровья. Мы не слишком близки.

Доктор Бессон на мгновение погружается в раздумья, потом произносит:

– Я хотела удостовериться, что он находится под наблюдением медиков.

– Что вас беспокоит?

– Я хотела бы быть уверена, что он обращается к врачам.

– Может, мне с ним поговорить?

– Да. Спросите, посещает ли он врача.

– Хорошо, я так и сделаю.

Я не виделся с отцом несколько недель. И столько же времени не говорил с ним. Но последние несколько дней он мне снится, как раньше снилась мать. Смутные воспоминания о Нуармутье. В этих снах я вижу отца и мать молодыми на пляже. Мать улыбается, отец смеется. Наша с Мелани поездка мне тоже снится. Вечер дня ее рождения, какой красивой она была в своем черном платье… Элегантная пара за соседним столиком, которая поднимает бокалы в нашу честь. Шеф-повар, восклицающий: «Мадам Рей!» Комната номер двадцать два. В ней жил я. После аварии мысли о Нуармутье преследуют меня днем и ночью.

Надпись на дверной табличке гласит: «Морг». Я стучу один раз, потом два. Никакого ответа. Я несколько долгих минут жду у двери Анжель. Она, скорее всего, еще не закончила. Я сажусь в комнате ожидания для родственников усопших и терпеливо жду. Вокруг никого, и, если честно, для меня это сейчас очень кстати. Чтобы убить время, я беру в руки свой мобильный. Пропущенных звонков нет. Голосовых сообщений нет. SMS-сообщений тоже.

Услышав какой-то новый звук, поднимаю голову. Передо мной стоит некто в огромных очках, маске, матерчатой шапочке, перчатках из латекса и синих брюках, заправленных в резиновые сапоги. Я торопливо встаю. Затянутой в латекс рукой незнакомец снимает очки и маску. Я вижу перед собой прекрасное лицо Анжель.

– Трудный выдался день, – говорит она. – Извини, что тебе пришлось ждать.

Она выглядит утомленной. Ее лицо напряжено.

За ее спиной, в просвете полуоткрытой двери, я вижу небольшое голубоватое помещение. Так вот где она работает… Комната кажется совершенно пустой. На полу постелен линолеум. В глубине помещения имеется еще одна дверь, она тоже открыта. Белые стены, белая плитка на полу. Носилки. Резервуары для химикалий и инструменты, назначения и названия которых я не знаю. Странный запах витает в воздухе. От Анжель пахнет так же. Это и есть запах смерти? Формалин?

– Тебе страшно?

– Нет.