Талисман власти - Личия Троиси

Она выхватила из ножен меч и бросила его на столик рядом с одной из кроватей. Дерево раскололось на мелкие части.

В путь они отправились на рассвете. Когда вышли из города, еще шел дождь, медленный и непрекращающийся, похожий на безропотный плач.

Им предстояло еще один раз остановиться в гостинице. Город был похож на тот, в котором они уже побывали, разве чуть поменьше. Они вошли в гостиницу после полуночи. Поужинали в тишине, так же тихо ушли, чтобы проснуться на рассвете и двинуться дальше.

Вечером следующего дня почувствовали, что воздух становится зловонным. Они отлично знали этот запах: тот же самый, который ощутили на болотах Земли Воды. Ниал вспомнила, что когда-то на этом месте рос великолепный лес — лес Берсит. Казалось, что лес поразила какая-то непонятная болезнь, вызванная нечистотами, плывущими из города фамминов, отравляющими протекающие реки. Теперь на месте леса расстилалось дурно пахнущее болото.

— Мы уже близко, — прошептала Ниал, когда небо стало затягиваться облаками, надвигалась ночь.

Земля, по которой они шли, становилась все мягче и мягче. Ниал видела, как на горизонте исчезает ненавистный ей город. Перед ними теперь простиралось только темное пятно земли, пропитанной гнилыми водами.

Ниал лезли в голову какие-то неясные образы, сопровождавшиеся бормотанием духов: вековые деревья, сквозь ветви которых весело светило солнце, великолепие удивительного города и его мраморные плиты, на которых стоял величественно и гордо королевский дворец со своей огромной хрустальной башней. Сейчас ни один проблеск света не освещал ночную тьму. Однако Сеферди был тут, Ниал была в этом уверена.

Внезапно она остановилась.

— Что случилось? — спросил Сеннар.

— Он — за этим холмом, — прошептала Ниал.

— Ты не обязана делать это, — сказал Сеннар, когда они приблизились. — Мы можем пройти другим путем и двигаться по болоту.

Ниал не ответила и направилась к холму. Едва она начала обходить его, как увидела вырисовывающиеся очертания города.

На месте высокой белоснежной стены, являвшейся Ниал в видениях последних дней, лежали пожелтевшие развалины — кирпичная стена, разломанная в нескольких местах, и большие неровные камни. Наверху, там, где когда-то был центр города и стояли самые высокие здания, теперь зияла мрачная пустота, подсвеченная бледными лучами луны.

Ниал медленно шла в этой призрачной тишине и, наконец, оказалась за стеной, у входа. Перед ними был высокий узкий стрельчатый проем, под архитравом стояли статуи двух свернувшихся клубком львов, которые, казалось, сторожили город. На земле лежала вырванная вместе с петлями деревянная дверь с металлическими инкрустациями. Декоративные накладки были изъедены ржавчиной, дерево совсем сгнило. Ниал наклонилась и увидела белые следы барельефа, теперь уже почти неразличимого. Посередине зияла пробоина, вероятно, след тарана, выбившего дверь такой же ночью, только много лет назад. Другая створка свешивалась, наполовину сорванная с петель. Казалось невероятным, что она провисела в таком положении все эти годы.

Ниал испуганно, робко встала, миновала львов, которые будто угадывали ее мысли, глядя пустыми глазницами. Когда Ниал вошла, ей показалось, что она ступила в другой мир.

Лайо не сразу понял, что проснулся. Когда открыл глаза, увидел темноту. К действительности его вернули тяжелые цепи на запястьях и лодыжках и боль в плечах.

Юноша попытался повернуть голову, чтобы увидеть, где находится, потом вспомнил, что произошло накануне, и понял: он очутился в плену. Слезы навернулись ему на глаза, как днем раньше, на базе. Ему не только не удалось найти Ниал, он еще и попал в плен!

Лайо снова попытался пошевелиться, чтобы понять, насколько большой была его камера, но цепи не давали двигаться, а плечо болело. Он услышал звяканье цепей, доносившееся из других камер, вопли людей, гортанные голоса, смех. Это был мир глухих звуков, которые повергали его в ужас.

Юноша не мог сказать, сколько времени прошло, когда увидел, что перед ним открывается окошечко. Наверное, это было окошко в двери. Свет, хотя и неяркий, ослепил его. Когда глаза привыкли к свету, конюший увидел, что камера совсем маленькая, в ней только-только и умещалось его щуплое тело.

Из-за двери появилось страшное, зверское лицо фаммина. Лайо похолодел, когда увидел желтоватые клыки, маленькие поросячьи глазки, неестественно длинные конечности с когтями.

— Что вам нужно от меня? Что вы собираетесь со мной сделать? — в ужасе закричал он.

Фаммин вошел, и Лайо увидел, что у него в руках тарелка, вероятно, обед или ужин. Лайо не представлял, который час.

Вошел невозмутимый фаммин, поставил еду на пол. Бросил на юношу странный, любопытствующий взгляд, который, как показалось Лайо, совсем не соответствовал зверскому лицу фаммина. Его глаза были подернуты грустью, это был почти человеческий взгляд.

Фаммин молча вышел и закрыл за собой дверь. Однако он оставил окошко полуоткрытым, чтобы хоть немного света попадало в камеру.

Вторая встреча Лайо с фаммином была не такой обнадеживающей, как первая. Через два дня он увидел, как распахивается дверь и решительным шагом входит одно из этих животных. Этот фаммин был выше ростом, чем тот, который обычно приносил еду, жесткая шерсть, покрывавшая его руки, была более темного цвета, а глаза — злые. Лайо и представить себе не мог, что фаммины могут так отличаться друг от друга.

Зверь снял с него цепи, бросил его на землю и поволок в другую камеру, где ожидали какой-то человек и несколько фамминов. Лайо понял, что происходит, и содрогнулся. Он сказал себе, что не надо терять присутствия духа, пришло время доказать, чего он стоит, но почувствовал, как у него начинают дрожать ноги.

Человек сначала ограничился тем, что задал ему несколько вопросов, на которые Лайо ответил упорным молчанием. Голос человека становился угрожающим и звучал все громче, но Лайо продолжал молчать. Он должен был сам ответить за те глупости, которые натворил. Никогда и ни за что он не должен был признаваться, что Ниал и Сеннар тоже были на этой Земле.

В этот день его только били по голой спине, пока не исполосовали в кровь. Лайо выл, плакал, ощущал себя потерянным, отчаявшимся, но прикусил язык и не сказал ничего из того, что знал. Боль была невыносимой, еще сильнее, чем от раны на плече, но он терпел.

Фаммин прекращал избиение только для того, чтобы человек мог задать вопросы, потом начинал снова, с еще большей яростью, пока Лайо не погрузился во тьму, думая, что умирает.

Он очнулся в своей камере. Цепь жгла так, будто была пропитана ядовитым составом. Его утешила мысль о том, что он, по крайней мере, держал язык за зубами. Но сколько еще он сможет продержаться?

Два дня Лайо терпел эту пытку и два дня не говорил. Он выл и кусал себе губы до крови, чтобы не выдать того, что знает. Когда его принесли в камеру, он уже был без сознания. Раны его лечили, так как не могли позволить ему умереть, пока он не откроет причину своего появления здесь.