Как на ладони - Алисия Эриан

папе эта служба очень бы не понравилась.

глава шестая

За три дня до Рождества мы поехали в аэропорт и встретили маму. В машине папа молчал. Мы не очень-то много разговаривали с ним с того дня, когда мистер Вуозо приходил за ключами. Я не могла понять, о чем он думает. В чем-то это было даже хуже, чем обычно. Раньше, когда наорет или отлупит, я хотя бы знала, что на этом все и закончится.

Я не была в аэропорту с прошлого лета, когда прилетела в Хьюстон. Когда мы доехали до рекламных вывесок, я заметила, что они стали другие, но все равно с сексуальным подтекстом. Я старалась не чувствовать себя виноватой, но это давалось нелегко. Хорошо бы папа что-нибудь про них сказал, пусть даже какую-нибудь гадость. Хорошо бы не делать вид, будто их не существует.

Папа поставил машину на парковке аэропорта, выключил двигатель и посмотрел на меня.

— Если хочешь вернуться в Сиракьюс к своей матери, я не буду возражать, — сказал он. Кажется, он даже не злился на меня, просто выглядел очень уставшим.

— Я не хочу обратно в Сиракьюс, — ответила я.

— Ну, может, передумаешь, когда увидишь маму.

— Не передумаю.

— Ладно, — произнес он, отстегивая ремень. — Делай, как знаешь. Похоже, я тебя контролировать не в состояний.

По видеоэкрану в аэропорту мы поняли, что мамин самолет должен приземлиться вовремя. Мы подошли к нужному выходу и стали ждать ее в толпе других людей. Скоро самолет сел, и начали выходить пассажиры. Мама шла где-то в середине. Когда я ее увидела, то даже удивилась. Не то чтобы она изменилась или что-то еще — нет, она выглядела точно так же, как раньше. Просто я поняла, как давно ее не видела. И что я даже вроде как по ней соскучилась.

Я замахала рукой, она увидела меня, улыбнулась и помахала в ответ. Когда она дошла до нас, то нагнулась и обняла меня. Потом она встала, и я увидела, что она плачет, поэтому я тоже заплакала.

— Да успокойтесь вы, — сказал нам папа.

— Заткнись, Рифат, — ответила мама, вытирая слезы, потом обняла и поцеловала его. Папа приобнял ее за талию и скривился, будто ему это не нравится, но я-то знала, что это не так. Лицо у него немножко расслабилось, как бывало, когда он говорил по-арабски со своей мамой по телефону.

— Где тут выдают багаж? — поинтересовалась мама, и папа повел ее за собой.

Мама шла рядом со мной, размахивая сумочкой и придерживая маленький чемоданчик. На ней были бледно-голубое вязаное платье и длинная черная шерстяная кофта. Я представила себе, как она зажарится на улице, и пожалела ее.

— Бог ты мой! — воскликнул папа, снимая с ленты три огромных чемодана, на которые ему показала мама. — Ты же всего на неделю приехала!

— Тут подарки на Рождество, — сказала мама. — Не будь таким нытиком.

— Просто чтобы ты знала, — ввернул папа, — мы с Джасирой решили на этот год обойтись без подарков.

— Почему? — удивилась мама.

— Потому что мы протестуем против решения Буша начать войну только после праздников. Это отвратительно.

— Делай, что хочешь, — отмахнулась мама.

На улице она сняла кофту и отдала ее мне.

— Так вот, значит, каков Хьюстон, — протянула она, хотя на улице стемнело и смотреть было не на что.

— Да, — подтвердил папа.

— Ну, — улыбнулась она мне, — я бы с радостью посмотрела город.

— Слушай, — начал папа, — если у тебя отпуск, это еще не значит, что и я могу отлынивать от работы. — Он поставил ее чемоданы на тележку, аренда которой стоила доллар в час.

— Ты ведь одолжишь нам с Джасирой свою машину, правда?

Папа ничего не ответил.

— И мы сами посмотрим город, — продолжила мама.

— Хьюстон — большой город, — произнес папа. — Вы тут легко можете заблудиться.

— Ничего, справимся, — уверила его мама.

По дороге домой, когда мы проехали все клубы для мужчин с их рекламными вывесками, я наконец смогла расслабиться. Как раз незадолго до того мама изумилась:

— Господи боже, сколько же в этом городе стриптиз-клубов?

— Много, — бросил папа.

— Похоже на то, — рассмеялась мама.

Дома, когда мы подъезжали к гаражу, она спросила:

— А флаг зачем?

— Я — гражданин Америки, — сказал папа, — и имею полное право вывесить флаг, если мне того хочется.

— А с чего бы тебе этого хотеть?

— Чтобы показать, что я поддерживаю войну.

Мама засмеялась:

— Ты же только что говорил, что протестуешь против войны!

— Я протестую против одного аспекта войны и поддерживаю другой, — отрезал папа. — Способность удерживать в голове две противоположные идеи — это, знаешь ли, признак высокого интеллекта.

— Ага, — хмыкнула мама.

— И я не нуждаюсь в твоем разрешении, чтобы вывешивать флаг.

— Да я ничего такого и не говорила, — удивилась мама, а потом повернулась ко мне и скорчила рожу, показывая, что папа совсем свихнулся.

Я изо всех сил старалась делать вид, будто не считаю папу чокнутым. Даже не скорчила рожу в ответ. Какой-то частью души я уже начала беспокоиться, как бы он, несмотря на мои протесты, не отослал меня с мамой. Его молчание ясно показывало — я его достала.

Мама сказала, что у нас очень красивый дом. Мы ей показали все вокруг. Единственное, что ей не понравилось — фикус, который мы украсили гирляндами.

— Завтра купим настоящую елку, — заявила она. — Решено.

— Нет, — возразил папа, — не купим. Это — часть протеста.

— Слушай, — сказала мама. — Я накупила всем подарков, истратила кучу денег, и я хочу положить их под настоящую елку. Никто же не просит тебя тратить на нее свои деньги, так что не беспокойся.

— Я так полагаю, за елкой ты отправишься на моей машине? — осведомился папа.

— А на чьей же еще? — парировала мама, и он не нашелся, что ей ответить.

У нас с мамой была общая ванная. Я убрала из-под раковины все свои захоронки и перенесла их в комнату. И правильно сделала, потому что мама первым делом заглянула именно туда.

— Отличное место для тайника, — отметила она, и я кивнула.

Вечером, после того как мы почистили зубы и умылись, мама пришла ко мне в комнату.

— Ты не думала над тем, чтобы вернуться ко мне? — спросила она.

— Думала, — соврала я.

— И?

— Мне сначала надо этот год в школе доучиться.

Она вздохнула.

— Прости, — сказала я.

— У меня никого нет. И мне очень одиноко, — призналась мама.

— Я вернусь следующим летом, — пообещала я, хоть мне этого совсем не хотелось. Она весь вечер была такой ласковой, что я чувствовала необходимость пообещать