1000 белых женщин. Дневники Мэй Додд - Джим Фергюс

Среди этого кулинарного разнообразия мне встретилось одно блюдо, о котором я не могу не поведать – почти никто из наших женщин, включая меня, не смог к нему притронуться. Жуть! Мерзость! Вареная собачина! Да, да, задушенный щенок! Считается большим деликатесом и готовится в особых случаях вроде свадьбы. Моя подруга Перо-на-Макушке, служившая поваренком при старшей жене, лично совершила это ужасное действо – свернула песику шею – и так буднично, точно выжимала полотенце. Господи! Я попыталась вмешаться, спасти собачку от печальной участи, но Перышко рассмеялась, вырвалась и продолжила душить щенка, пока он безжизненно не обмяк у нее в руках. После этого его ошпарили кипятком, освежевали, выпотрошили и поджарили над огнем; все присутствующие одобрительно зацокали языком, заахали и стали облизываться, предвкушая вкус деликатеса. Я не смогла заставить себя попробовать собачину – меня выворачивало даже от запаха этого «жаркого».

В нашем вигваме собралась ровно дюжина гостей – большинство из них пригласили потому, что они были бедными. Ты ничего не знаешь о бедности, Гортензия, потому что всегда вела жизнь тепличную и привилегированную; но бедность универсальное и метакультурное явление, потому что и среди индейцев есть бедные и богатые – удачливые охотники и умелые собиратели живут в хорошо обустроенных жилищах, у них много шкур, и платьев, и лошадей – и те, у кого нет почти ничего, кто зависит от щедрости соплеменников. Кстати, я никогда не встречала более милосердных и бескорыстных людей, чем шайенны. Я верю, что те несчастные, что пришли в тот вечер в наше – видишь, я уже говорю «наше!» жилище, – родственники погибших в бою, а может, индейцев, что прибились в форте, пьяниц и попрошаек, бросивших жен и детей… Остается только гадать, что же мы можем дать этим, если контакт с цивилизацией так им вредит… Так «портит» их, как говорил капитан Бёрк.

Кажется, первостепенный долг моего мужа Маленького Волка – как странно называть его «мужем», – это заботиться о своих бедных земляках. Некоторые женщины привели на праздник детей разного возраста; они тихо сидели на земляном полу и ели все, что им давали матери.

После «застолья» дети помладше, насытившись, уснули прямо на шкурах, а мужчины пустили по кругу трубку и принялись рассказывать истории, которых я, конечно, не понимала, но видела, с каким восторгом им внимают гости. То ли от сытной еды и тепла, царившего в жилище, то ли от того, что они говорили с мягким рокотом, язык индейцев уже не казался мне неблагозвучным; в нем есть ритм и темп, конечно, примитивный, но больше не режущий ухо, как вначале; я начала впадать в своего рода транс – состояние, подобное сну, только я не спала, а точно воспринимала все сквозь пелену, как одурманенная.

И тут, повинуясь неведомому сигналу, все стали выходить из вигвамов, чтобы собраться в круг, образованный расположением жилищ; нечто вроде городской площади, только немного иной формы. В странном новом мире все округло… Туда же стали стекаться «музыканты» (если так можно выразиться, только не подумай, что тут есть подобие Чикагского филармонического оркестра!), танцоры и певцы. Наши женщины, сбившись в стайку, дивились причудливости свадебных уборов друг друга: платьев, раскраски лиц и тел. Мою подругу Марту раскрасили «под барсука»: сходство вышло порази тельным; черная маска с белыми полосами через лоб и нос. Понятия не имею, зачем, но индейцы ничего не делают просто так. Что до меня, то половина моего лица была выкрашена в черное, с нарисованными белым на щеках созвездиями и полной луной на лбу, а вторая половина – в белое, с синей извилистой речкой. «Ты – день и ночь!» – восхитилась моя Марта, которая тоже, кажется, впала в наркотический транс. «Ой, а мы с тобой лисички, Мегги!» – одобрительно сказала вторая сестра Келли, Сьюзен. Еще бы – рыжие ирландки были не только одинаково разукрашены, но получили и «головные уборы» – настоящие лисьи головы, укрепленные на макушках, с хвостами, приколотыми к платьям девушек у копчика. Этим было подчеркнуто поразительное сходство сестер и, учитывая плутоватую натуру обеих, проявлен гениальный дар наблюдения дикарей.

Но самое потрясающее зрелище, безусловно, являла собой наша негритянка, Фими: видимые части тела ей выкрасили белым с ярко-красными полосами на руках, вокруг шеи и глаз, полные губы – пунцовым, волосы окрасили в кроваво-красный тон – Господи, какое великолепие… Языческая богиня сновидений.

Но вот явился жрец, Женщина-Собака, в компании ученика – такого же э-эмнанте, как зовутся тут мужчины-женщины, по имени Девушка-с-Моста. Более странных людей я в жизни не видела! Юный ученик говорил мягким, высоким женским голоском, но совершенно точно это был парень. Старший тоже отличался женоподобным голосом и повадками. Да, на улицах Чикаго тоже такие попадались – отец называл их «содомитами».

И парочка принялась дирижировать танцем – причем делали они это не без артистичности и с большой сноровкой. Говорят, такие полумужчины-полуженщины прекрасно разбираются в делах сердечных и к их советам принято прислушиваться, ибо они знают много скрытого и о мужчинах, и о женщинах.

Наконец, заиграла музыка – целый дикарский оркестр. Самодельные флейты, барабаны, трещотки из высушенных тыкв… Примитивные мелодии, грубые ритмы, но, надо признать, не лишенные темперамента и благозвучия. Потом вступили певцы – более странного песнопения я никогда не слышала: высокие голоса женщин точно парили над низкими мужскими, пульсирующий, жесткий, многократно повторяемый ритм походил на журчание воды на стремнине, когда стремительный поток врывается в спокойное течение… У меня мурашки пошли по телу, а несколько из наших женщин лишились чувств, бедняжки, и их пришлось приводить в чувство там же, у костра; немного позже в центре круга сложили огромный костер, языки пламени и искры его устремились к небесам, словно желая лизнуть их… Уверяю тебя, сестренка, даже самые буйные обитатели сумасшедшего дома не способны изобразить дикие бесноватые пляски, что начались у свадебного костра…

Женщина-Собака объявлял танцы и иногда ласково бранил молодежь, если кто-то ошибался, исполняя движения. Да, он очень напомнил мне почтенную мисс Уильямс из Чикагской танцевальной школы – ты ведь тоже помнишь ее, Гортензия? Видишь, я все еще хватаюсь за эти воспоминания, чтобы немного успокоиться и постараться не спятить от этого воздействия на все наши пять чувств…

Дети сидели позади взрослых, во внешней части круга, и с восторгом внимали, отбивая такт ладонями и ногами; лица их блестели в лунном свете, пламя костра отражалось бликами в черных зрачках, играло маслянистым золотым блеском на волосах цвета воронова крыла.

В этот момент в центр круга торжественно вплыла громада его преподобия Хейра: в одеянии из шкуры белого бизона он выглядел весьма внушительно. Над головой он держал Библию, чтобы все ее увидели. Индейцы не умеют читать, но понимают, что это священная книга, ведь они склонны приписывать сверхъестественную силу вещам – и многие потянулись к ней, чтобы прикоснуться. Преподобный издал клич, и к центру круга из тени стали выходить женихи; казалось, что они появляются прямо из пламени, точно призраки. Я до сих пор не уверена, что нас не одурманили каким-то снадобьем, подсыпанным в еду, потому что потом все невесты, как одна, утверждали, что чувствовали себя «точно в тумане».