Проходные дворы - Эдуард Хруцкий

В первое послевоенное лето я приехал к дядьке в гости и снова встретился со Скориным, уже начальником утро республики. Но тогда я был двенадцатилетним пацаном, до одури зачитывавшимся книгами и мечтающим обязательно стать строевым офицером, поэтому ореол сыщика как-то растаял в моих глазах, как и детское увлечение солдатиками.

Потом мы встретились со Скориным в МУРе, и он преподал мне азы оперативной работы: я ездил с его людьми на обыски и задержания, присутствовал на допросах, постепенно постигал непростую оперативную науку.

В 1970 году я решил написать свой первый криминальный роман об уголовном розыске во время войны. Прототип героя для него у меня был — полковник Игорь Дмитриевич Скорин.

Я наделил героя романа чертами своего друга, в сюжетную линию включил дела, по которым он проводил оперативно-разыскные действия, как принято писать в официальных документах. Поэтому писалось мне легко и радостно.

В 1982 году по одной из частей романа на Киностудии имени М. Горького ставили по моему сценарию фильм «Приступить к ликвидации».

Игорь Скорин был консультантом фильма. Вся группа знала, что главный герой, полковник Данилов, — не кто иной, как наш рабочий консультант. Поэтому режиссер стремился даже подобрать актера, похожего на него. И нашел. Главного героя блистательно сыграл Олег Стриженов.

Действие моего романа разворачивалось в Москве, за 101-м километром, в Ленинграде и Западной Белоруссии. Только о работе Игоря Скорина в Латвии я так ничего и не написал.

И вот сегодня я попробую рассказать об этом.

* * *

Рига. Дом на улице Пулкведебреже. Они сидят в прокуренном кабинете — Скорин и начальник уголовного розыска Латвии полковник Кольнис.

Странный, тревожный, рвущийся разговор. В белесом свете лампы лицо Кольниса стало неестественно бледным, а круги у глаз почернели, словно он нарочно обвел их углем.

Тебе всего двадцать шесть лет, и ты несколько месяцев назад приехал заместителем к Кольнису. Ты молод, удачлив, азартен, может быть, поэтому полковник кажется тебе стариком, а его исповедь — временной слабостью.

Ты узнал уже за несколько месяцев этого человека. Уважаешь его за ум, доброту, храбрость. За честность и преданность долгу. И, глядя на мир именно так, ты стараешься забыть о том, что узнал в 37-м и позже. Только в середине 50-х, вспоминая эту ночь, по-настоящему поймешь весь трагизм происходящего.

А за окном уходила ночь. Кольнис выключил лампу, и утренний зыбкий свет медленно заполнил кабинет.

— Иди, Игорь, — сказал полковник.

Он подошел к Скорину, взял за плечи, посмотрел в глаза.

— Будь счастлив, Игорь, если сможешь.

Идя по коридору управления, Скорин вспоминал разговор и думал о странных словах полковника. Конечно, он сможет быть счастливым. Для этого нужно совсем немного: люби свое дело да служи ему хорошо. Он только успел взяться за ручку двери своего кабинета, как в тишине гулко хлопнул выстрел. Полковник Кольнис застрелился. Он оставил письмо, но они, его товарищи по работе, не успели прочитать его. В кабинете хозяйничали люди из НКГБ, появившиеся стремительно и внезапно, словно ожидали этого выстрела под дверью.

Через несколько дней Скорин узнал, что Кольниса вызывали в НКГБ, и человек, приехавший в Латвию из Сибири, умевший бороться только с безвинными, несколько часов допрашивал полковника, нагло шил ему связь с буржуазными националистами. Кольнис знал, чем кончаются такие разговоры… Скорин потом несколько раз встречал этого человека — сутулого, с большими залысинами, с лицом, отвыкшим от дневного света. Встречал и старался не глядеть на него. Мало ли что. Ведь после полковника Кольниса начальником уголовного розыска Латвии стал майор Скорин.

Утром позвонили из Пабожей. Опять ограблен маслозавод. Значит, опять надо собираться, трястись на машине по осенним дорогам. Но ничего не поделаешь — надо. Под Ригой орудует банда. Это уже пятый маслозавод.

После четырех ограблений они посадили на завод «ястребков», бойцов истребительного батальона. Бандиты убили всех до одного. Два дня назад Скорина вызвал нарком внутренних дел республики и сказал:

— С этим, Игорь Дмитриевич, надо кончать. Что молчите?

А что он мог ответить? Что в республике активизировалось националистическое подполье? Что лес полон бывших полицейских и немцев, оставшихся после ликвидации Курляндского котла? Что лесами в Латвию переходят банды дезертиров из России? Пожалуй, никогда в Латвии не было и не будет столь сложной оперативной обстановки, как осенью 45-го. Нарком все это знал.

— Срок — месяц, — сказал нарком и махнул рукой. Жест этот означал: иди. Жест этот означал и приказ бросить все и заняться бандой. И, кроме всего, в жесте этом таилась неразгаданная угроза.

Трясясь на разбитой дороге в «додже», кутаясь в потертое кожаное пальто, Скорин пытался собраться с мыслями, проанализировать известные ему факты. Пытался, но пока не получалось.

Потом он увидел разграбленный завод и трупы людей. Совсем молодые ребята — «ястребки». Лучшие из лучших — добровольцы. И, глядя на их трупы, прошитые автоматной строчкой, Скорин наполнялся ненавистью к тем, кто сегодня на рассвете напал на маслозавод. Через день он мог точно сказать, что действовала та же банда. Это подтвердила баллистическая экспертиза. Ясно было и другое: во всех пяти случаях кто-то наводил. Причем умело. А главное, наводчика знали на всех пяти заводах. Банда нападала под утро, и всегда ворота открывали изнутри. Значит, просил их открыть человек, хорошо знакомый сторожам. Скорин вызвал лейтенанта Козленкова.

— Адольф, конечно, дело нелегкое. Возьми списки всех работников ограбленных маслозаводов и тех, кто на заводах часто бывает. Экспедиторов, агентов по снабжению, механиков, шоферов.

— Нужно установить одного человека, связанного с пятью заводами?

— Точно.

— Придется проверить человек триста-четыреста. Нужно время.

— Нет у нас времени, Адольф. — Скорин хлопнул ладонью по телефону прямой связи с наркомом. — Нет.

— Понял, — невозмутимо ответил Козленков и вышел.

Через час Скорин уехал брать крупного мошенника Ялтуса. Потом в Задвинье, на улице Индрика, они со стрельбой, с шумом арестовали группу грабителей. Домой, в гостиницу «Москва», он приехал перед рассветом. Только улегся, сапог еще стянуть не успел, зазвонил телефон.

На место происшествия приехали под утро. Только-только начинало светать. Под деревом горел совсем мирный костерок. У огня сидели трое в милицейской форме и двое в штатском. На дороге, рядом с милицейским «виллисом», стоял ЗИС-5 с опущенными бортами. Ночью неизвестные остановили машину, избили шофера, привязали его и экспедитора к дереву, погрузили на подводы полторы тонны сахарного песка и скрылись. На месте эксперты обнаружили следы обуви, идентичные следам, оставленным во дворе маслозавода. Избитый шофер Серегин показал, что нападавших было пятеро и вооружены они были немецкими автоматами. Экспедитор от испуга ничего не помнил. Скорин решил допросить их в управлении. Но сначала он позвонил на центральную базу кооперации, где работал экспедитор Римша. В отделе кадров его характеризовали с лучшей стороны. Но вот одно не давало покоя Скорину: почему бандиты избили шофера и не тронули экспедитора? Почему? Шофер русский, а экспедитор латыш. Но бандиты — уголовники, а не националисты.