Сегодня – позавчера. Испытание огнем - Виталий Храмов

– Зачем?

– А кто их, котов, поймёт? Гони коньяк! Коньяк я уважаю!

– Так у меня не с собой. В гости потом приходи.

– Ну вот, начинается. «Потом»! Нет у нас, Антоха, потом. Ты сгоришь, нас пулемётами порубают. Сейчас надо, сейчас!

Врал. Коньяк он с собой возил. Литр распили на шестерых – Антон, его ротный, он же командир второго танка, я, Кот, Ваня и Серёга-политрук. Прохор пить отказался. Я тоже зарекался, но… Это же французский коньяк! На халяву!

Как добрались до места, не помню. Помню, что командовал. Но, видно, неудачно, потому что меня спровадили довольно скоро и ловко. Уложили спать.

Утром меня разбудил вой воздушной тревоги. Оказалось, нас разместили там, где раньше стояла батарея тяжёлых гаубиц. Батарея ушла, вместо неё поставили деревянные макеты. А мы – вместо массовки. Роль свою исполнили блестяще: бегали от самолётов очень натурально. По Станиславскому. Немцы должны были поверить. Хорошо хоть никого не задело. Так сказать, обделались лёгким испугом – люди живы, пострадали лишь три макета из четырёх. Позже узнали, что ремонтировать макеты тоже нам.

На этом плохие новости кончились. Начались хорошие – имелась натопленная баня, комплект сменного белья на каждого, продовольствие на роту, а нас тридцать семь, и никто нас не трогал целые сутки. Рай!

Вымылись, прогрелись, отъелись, отоспались, привели в порядок форму, оружие, тело и душу.

А на следующее утро пожаловал комдив. Невысокий крепыш с суровым взглядом, поджатыми в нитку губами, резкий в движениях и словах. Вылез из саней, резво подбежал к нам, вытянувшимся в строю. Серёга доложился (он у нас единственный остался из постоянного состава, то есть не штрафник).

– Младший политрук, вы ранены?

– Легко, товарищ полковник. Могу продолжить несение службы.

– В медсанбате узнаю, можете вы или нет, – резко ответил комдив, впившись жёстким взглядом в глаза Сергея. Политрук начал краснеть.

Полковник криво ухмыльнулся:

– Где ротный, знаете?

– Никак нет, товарищ полковник. Видели его идущим в контратаку, потом не смогли найти.

– Не ищите. В медсанбате он. После излечения в эту роту придёт, только в другом качестве. Так кто командовал ротой?

Тишина. Я молчал и просил меня не сдавать. Все потупились.

– Что, самоорганизация? – усмехнулся полковник. – В анархию на войне я не верю, младший политрук. Я за время службы убедился: там, где нет командира – нет успеха. Вы же блестяще справились со своей задачей. Значит, командир есть. И кто у нас тут такой скромный?

Он прошёл вдоль всего нашего строя, заглянул в глаза каждому. Потом улыбнулся, отчего лицо его сразу перестало быть жестоким, а стало лицом обычного умудрённого жизнью мужика.

– Кузьмин, два шага вперёд!

Я вздрогнул, чётко отчеканил два шага, вскинул руку к ушанке, проорал:

– Боец переменного состава Кузьмин!

– Вольно.

Он встал напротив меня, долго разглядывал. Потом спросил:

– Сколько раз ранен?

– Сбился со счёта, товарищ полковник!

– Смерти совсем не боишься?

– Умирать страшно только первый раз, товарищ полковник! А теперь пусть она меня боится!

– Орёл! Где воевать начал?

– На Юго-Западном, в октябре. Два боя, потом месяц из окружения выходили.

– Сколько танков на твоём счету?

А вот тут я удивился – откуда он знает? Я для него должен значить не больше, чем ворона вон на том столбе. Поэтому не проорал, как до этого, а удивлённо ответил:

– Я и не помню.

– Ловко.

Он отвернулся, прошёл туда, сюда. Потом махнул мне, чтобы встал на место. Остановился перед строем, покачался на ногах с пятки на носок, скрипя сапогами, пожевал губы, сказал:

– Мы долго отступали. Теряя города, области, теряя друзей и близких. Мы смогли остановить врага и перемолоть лучшие его ударные части. Элитные части. Дивизии, покорившие всю Европу, усеяли своими костями леса и поля нашей Родины. Пришла пора гнать врага с нашей земли!

– Ура! – дружно закричал весь строй. Даже я, при всём цинизме человека двадцать первого века. Я действительно ощущал душевный подъём.

Полковник подождал, пока мы успокоимся, продолжил:

– Честь возглавить наступление выпала именно вам! Первыми начать освобождение столицы! И вы с доблестью оправдали оказанное вам доверие!

Опять ликование.

– Благодаря вам дивизия успешно выполняет намеченные наступательные планы, но…

Мы притихли.

– Враг оправился от нашего удара, каждый последующий шаг даётся всё с большим усилием. Сегодня в бой я ввожу свой последний резерв. И останетесь у меня только вы. На вас только у меня и надежда.

Мы молча переглянулись. Последняя надежда – тридцать шесть штрафников и раненый политрук. Хреновые дела.

– К исходу дня мы выйдем к реке. К завтрашнему вечеру очистим восточную сторону. Ваша задача – ночью, под покровом тьмы, по льду перейти реку, захватить плацдарм и закрепиться. Вам направлено пополнение, вас обеспечат всем, что есть на наших складах, но вы должны зубами вцепиться в тот берег и продержаться хотя бы сутки! Я прекрасно понимаю, и вы должны понимать, что враг будет наседать, не жалея сил. Но вы должны удержаться!

Он замолчал, опустил голову. Мы, естественно, тоже молчали.

– Я надеюсь, что то, что позволило вам выманить на себя позавчера все оперативные резервы противника на нашем участке, или тот, кто руководил вами, поможет вам и в этот раз выполнить приказ. Если вы продержитесь сутки, я смогу перегруппировать силы и вызволить вас. Нет – тогда нет. Напомню, что подпирать вас будет пулемётная рота заградотряда. Это для слабодушных. Среди вас таких нет. А вот пополнение к вам придёт всякое. Не подведите меня, сынки!

– Служу трудовому народу! – проорали мы.

Полковник уехал, мы разошлись молча. Разговаривать не хотелось. Вот так – сунул ложку мёда в рот и окунул по макушку в дерьмо. М-да! Профи!

Молчание первым нарушил Брасень:

– Опять нас в самое пекло суют. Смертники в натуре!

– А бывает по-другому? – пожал плечами я.

Все смотрели на меня, ожидая продолжения. Ждёте – получите:

– Воевать я начал с разбомбленного эшелона. Меня чуть не убило. Я до фронта даже не доехал. Залатали немного, стал на фронт рваться. Как раз в городе, где меня собирали по кускам лепилы, из милиционеров и сотрудников НКВД сформировали истребительный батальон. Я в него напросился. Привезли нас на фронт. Выгрузились, пошли к линии фронта. А её нет! Немцы так вломили нашим, что и линию обороны построить не из чего. А тут свежий батальон, да ещё и не салаги какие-нибудь или колхозники вчерашние, а НКВД! А наш батальон посильнее некоторых битых дивизий оказался. Немец как раз захватил очень для них удобный мост и плацдарм на нашей стороне. Мы их ночью, в дождь, обошли, вдарили так, что обратно никто не смог сбежать. Мост только не смогли взорвать. А вот дальше началось самое интересное – выходит на нас цельная танковая дивизия! А к вечеру – ещё одна. А нас – четыреста бойцов, правда дюжина пушек у нас была. В танковой дивизии немцев пятнадцать тысяч человек, триста танков, столько же орудий. Правда, и они сильно пообтрепались, пока до нас дошли от границы. Мы всё-таки не французы, маленько позлее воюем.