📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРазная литератураЛитература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов

Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 253
Перейти на страницу:
зарубил. Случилось это в Ростове-на-Дону, когда дед сотрудничал в газете «Донская речь». За революционера принял? Нет, за русского. Почему же бросился? Отчего беспричинная злоба? Задавшись вопросом, дед стал проблему изучать и выяснил: правительство сеяло разлад между крестьянством и казачеством из-за земли, – та самая проблема, за изучение которой попал в немилость собеседник Пушкина, казачий историк Сухоруков. Дед свой замысел написать книгу обсуждал с представителем казачества в Думе Седельниковым. «Воображаю, как вы обрадовались друг другу!» – ироническое восклицание из письма Марии Максимовны отражает заинтересованность деда своим исследованием: проблема коснулась его небезболезненно. Проблема представляла опасность и с политической стороны. В сознании властей гнездилось недоверие к дончакам: преданно служили престолу, но неумиравшие традиции казачьей вольности продолжали настораживать царское правительство, настороженность унаследовала советская власть[79].

В одном из писем Мария Максимовна спрашивает будущего мужа: «Вы, кажется собирались сжечь свои материалы?» Материалы сожжены не были, но весь тираж книги «Земельный вопрос у казаков», как только она в 1909 году вышла, был уничтожен по распоряжению цензуры. У деда сохранились считанные экземпляры, один из которых после его кончины я передал в Ленинку, как у нас говорили, теперь – Российская государственная библиотека. О существовании такой книги, понятно, никто не знал, лишь в недавнее время название стало попадаться в примечаниях.

Из Женевы подготовительные материалы вывезла Мария Максимовна, бумаги переправить ей помогла сестра Войтинского, хозяйка артистического салона, М. М. была хорошо знакома с Войтинскими (ей от матери Войтинского достались теплые ботинки). Бумаги принял прадед Никита. Принял с ворчанием – по его письмам видно, до чего же старый машинист был недоволен: «Сколько горя, сколько хлопот, сколько забот составляешь ты мне своей жизнью. Плоды твои мне очень не по вкусу». Его не раз «таскал» околоточный, но семейного сплочения старик не нарушил. Опасную посылку принял и сообщил: «В комнате (значит, не на чердаке – Д. У) поместил ящик Марии Максимовне (sic!) с инструментами». «Инструменты», я думаю, и были бумаги. Часть бумаг сохранилась, папка называется «Казаки», выписки по земельному вопросу и позволили деду сделать вывод, что казачество видит в русском крестьянстве врага. Кому из интересующихся казачеством ни предлагал я заглянуть в дедовы бумаги, отказывались, словно страшась коснуться незаживающей раны, страшились во времена царские, советские, страшатся и в постсоветские времена. Ведь и среди американцев живет убеждение, что лишь одного рода индеец является хорошим.

Рассказы дедов, к сожалению, я слышал, когда был слишком молод, не готов их слушать, и со мной им не давали наговориться. «Он же может что-нибудь сболтнуть!» – предостерегал своего отца мой отец. Мать своего отца тоже просила помалкивать. Старикам из первых рук известно было нечто такое, о чём забыть нельзя, однако и вспоминать не следовало.

Дед Борис, возможно, был посвящен в тайну немецких денег. Он говорил, и не раз: «Я знал Кескюлу!» Кто такой Кескюла, я прочел недавно: связной с немецкими банками. Дед знал и Парвуса, теперь его называют «купцом русской революции». Если бы я знал об этом тогда! Но всё, что я слышал от деда: дать пощечину эсеру Чернову ему помешал толстяк по имени Парвус[80]. А кто же являлся той сволочью и помешал деду поселиться вместе с Лениным, так и не скажу.

Как на Ленина готовилось покушение, было известно Деду Васе. Хотя после Октября он из эсеров вышел, и сами эсеры в печати отрицали свою причастность к покушению, они же, как бывшие собратья по партии, делились с дедом своими секретами, так что он знал – готовили. Нигде в прочитанном о покушении на Ленина я ни разу не встречал названного дедом заговорщика, из квартиры которого Каплан пошла на соседний завод стрелять в Ильича. А заговорщик, уже незадолго до своего ареста и гибели, по старой памяти заходил к деду на Якиманку, и мой отец заговорщика помнил: богатырь в красной рубахе. Не разглашал известной ему истории покушения Дед Вася потому, что брат заговорщика стал академиком, и дед не хотел ему навредить. Академик пережил деда, который, скрывая ему известное, унёс с собой правду. Хитроумно история выкраивает различные судьбы: одному брату выпадает покушаться на основателя советского государства, другой становится Героем социалистического труда. Проходя мимо дома с мемориальной доской в честь учёного, я шёл и вопрошал: «Когда же, наконец, когда?». И вот уже после смерти деда повёл меня отец к дому на Серпуховской, откуда Каплан отправилась на завод Михельсона, но там и улицы прежней не было. Прямо по Юнгу, знаменательное совпадение: дом был снесён моим тестем, инженером-строителем Василием Михайловичем Палиевским, он руководил реконструкцией района.

Делились с Дедом Васей и дореволюционные противники, объединившиеся против общего послереволюционного врага. Большевик Муралов отказал эсеру в просьбе за сына, но был откровенен с ним, объясняя причину отказа: борьба наверху. Бывал у деда его бывший vis-a-vis Председатель Совета рабочих депутатов, большевик Хинчук, который в отличие от Муралова вроде бы пошел в гору и был назначен первым советским послом в Германию. Однако тоже висел на ниточке, всё же успел, прежде чем его взяли, рассказать деду об официальном визите к Гитлеру. Встреча продолжалась двадцать минут, и, не закрывая рта, говорил фюрер. Что говорил, мне сказано не было, но не дали советскому представителю слова вставить – не хотели слушать.

О пытках в ОГПУ Дед Вася узнал от зятя Свердлова. Идёт мой дед по Малой Дмитровке и видит человека ему знакомого, но до неузнаваемости изменившегося. «Пытают, сволочи», – объяснил встречный метаморфозу, в результате которой стал на себя непохож. Дед Вася пояснял: «До тестя не успели добраться, досталось зятю». Рассказ повторялся, и я запомнил, когда и где это было: год 26-й, возле нашей булочной и небольшой церкви, которую в мое время занимало Цирковое Училище, переехавшее потом в старый манеж на Ямской, где станет работать моя мать. Рассказ о пытках производил на меня особое впечатление как очередное, по Юнгу, significant coincidence: на Малой Дмитровке, чуть дальше, на той же стороне улицы находился РК Комсомола Свердловского Района. Сколько раз я туда ходил, и в памяти стучало: «Пытали, и кого? Зятя того, чьим именем назван наш район!»

Рассказывал Дед Вася далеко не всё, что было ему известно, а бумаге доверять и вовсе не доверял. Его сын, мой отец, уже был отовсюду исключен и, опасаясь обыска, разрезал фотографии, на которых оказался запечатлен с не теми лицами, и увечил книги, вырывал титульные листы с компрометирующими дарственными надписями. У меня на глазах он вырвал шмуцтитул

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 253
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?