Наш бронепоезд. Даешь Варшаву! - Юрий Валин

– Нет уж, я пойду, – возразил прапорщик. – У тебя контузия, сомлеешь и сам не заметишь. Я знаю, у самого мозги встряхивало.

Пашка потрогал повязку на голове. Башка ныла, но уже не так сильно. Да, опростоволосился давеча. Ух, стыдно вспомнить.

Неделю отсиживаться в роще было скучно. Вместе зашили-починили прапорщиковы сапоги, потом коротали время за беседами – политики и революции уже давно по обоюдному молчаливому согласию старались не касаться. Интересных тем и так хватало. Герман и про Москву много рассказывал, а уж про птиц… Прямо профессор какой-то птичий. Ну и, конечно, товарищу Катерине косточки перемывали. Что и говорить, командирша личность таинственнейшая. Пашка потихоньку мозги прапорщику вправлял: Катерина – человек свой, надежный, на нее равняться нужно, но по-иному о ней думать совершенно ни к чему. Сам Пашка сроду на отсутствие женского внимания не жаловался. Но там дело такое – с первого взгляда ясно, выгорит или нет. Обижаться не резон, не сошлись – значит, карты не так легли. Можно посмеяться, позубоскалить – что девицы, что дамы замужние – веселых хлопцев любят. Иной раз взглянешь на какую барышню – ахнешь. Но понятно, такая не подпустит. Ничего, мир велик, и радостей в нем всем хватит. Потому как с иными мадамами совсем и не радость найдешь. Так к себе привяжет, что только удавиться и останется. Вот и Екатерина Георгиевна из таких. Нет, не из таких – она сама по себе, особенная. Иной раз глянешь, как нагнется, как волосы с глаз отбросит, и на тебя точно провод от работающего генератора кинули. Загораешься, спасу нет. Только нужно жар тот удавить на «раз-два». Иначе нехорошо получится. Не по-товарищески. И если конкретно ее, Катерину, взять, еще и шибко больно тебе будет.

Герман вроде все понимает. Только заворожен от ушей до подметок. Ничего, потихоньку-полегоньку в норму приходит. Выздоравливает.

Обед съели не торопясь. Варили раз в день, по вечерам. Подножный корм стал привычен, да еще и мука в запасе оставалась. Вместе изобретали рецепты – со скуки и индейским поваром заделаешься. Вообще-то, не так плохо жилось. Погода хорошая, народ вокруг не шляется. Иногда поезд простучит по рельсам – опять же тема для обсуждения. В железнодорожных делах Пашка вполне сведущ, есть что рассказать, и про спорт и физическое развитие охотно может лекцию прочесть. Герман думал-думал да потихоньку включился, вместе стали гимнастику делать. Мускулатура у господина прапорщика, понятно, запущенная. Зато жилистый. Скоро сможет гимнастерку без стыда скинуть. Хотя некоторым он и такой мосластой жердью нравится.

Про Витку вспоминали с улыбкой. Вот цепкая девчонка. Горя хапнула полной жменей, но бьется, выкарабкивается. Хоть и жидовка, но своя в доску. Вот он, интернационализм во всей красе. Нет, про интернационализм тоже не нужно, уж очень Герман про него едко язвит.

– Ладно, я за водой. – Пашка зевнул и поднялся. В кронах деревьев шелестел ветерок – дни держались жаркие, если бы не ветер, совсем бы упарились. Лошади застоялись, и им жарко, пастись толком не дают, нужно хоть напоить сполна.

– Давай я схожу? – Герман сел, поправил свою срамную фуражку.

– Ага, а прошлый раз кто ходил? – Пашка закинул на плечо карабин, взял ведра. – Наблюдайте, ваше благородие. Вот в следующий раз, в порядке очереди, на променад отправитесь.

Ходить к речушке было одним из немногих удовольствий. Прогуляешься, проветришься. На обратном пути ведра не хуже гирь мышцы разминают. Торопиться некуда, гуляй, птичек слушай, заодно что погрызть высматривай.

Ремня Пашка надевать не стал, под гимнастерку задувал ласковый ветерок, холодил поясницу. Путь знакомый – из рощи по кустам, потом в низинку. Главное, одной и той же дорогой не ходить, тропку не натаптывать. Место безлюдное, до ближайшего села версты с четыре будет.

На солнцепеке было истинное пекло, Пашка с облегчением нырнул под тень прибрежных кустов. В ветвях старой ивы самозабвенно выкликала кукушка. Надо думать – «кукушка обыкновенная». В здешних местах в основном «обыкновенные» и встречаются. Спасибо Герману, просветил. Чудно – офицер, а пташками увлечен. Раньше Пашка в жизни бы не поверил, а сейчас вроде ничего удивительного – и среди офицеров люди встречаются.

Пашка поставил ведра. Снять сапоги, гимнастерку – еще одно удовольствие. Солнце у воды не такое жгучее, речушка хоть и мелка, но прохладу хранит. Пашка за цепочку извлек из шаровар часы – замечательный механизм был изъят из ящика с реквизированными ценностями. Не из жадности, а исключительно для определения времени. Должен боец точное время знать или нет? По правде говоря, часы Пашке очень нравились. Герман сказал, что швейцарские, настоящий хронометр. На то, что швейцарские, – плевать с высокого дерева, вовсе не революционная страна Швейцария. Но хорошие механизмы Пашка давно приноровился определять. Может, действительно себе оставить? Они ведь не совсем золотые, только сверху, – разве такое за мародерство считается?

Пашка полюбовался на четкие движения стрелки. Положил часы на одежду. На купание ровно пять минут. Ничего, Герман прошлый раз вернулся, тоже ворот мокрым был.

Вода пахла илом, лягушками. Вроде и проточная, а разве с морем сравнишь? Пашка снова нырнул, показав сияющему солнцу белые ягодицы, задел руками дно, вынырнул, фыркая.

– Хлопець, ти звидки будеш?

Пашка обомлел – у его одежды на берегу стоял дед, беззубо улыбался.

– Ой, дидусь, а я якраз запитати хотив… – Пашка, вздымая брызги, рванул к берегу.

Дедок не торопясь поднял карабин:

– Солдатик будеш чи що?

– Так я ж говорю… – Пашка выскочил на берег.

– Дезертиром гуляєш? – спросили басом от ивы.

Пашка замер, с некоторым опозданием зажав стыд в горсти. В двух шагах от него, у ствола, стояла крепкая девка – ростом с незадачливого купальщика, а в объеме куда представительнее. Взгляд у младой селянки был мрачный, в руках имелась лопата и пустой мешок.

– Та ви, громадяни, нияк за рибою? – неловко пошутил Пашка.

– Ни, ми рогоз копаємо, – охотно объяснил дед, тыча стволом карабина куда-то вдоль берега.

Пашка машинально глянул, в тот же миг затылок лопнул ослепительной болью.

Очнулся Пашка лежа носом в сырую землю. У щеки прыгали крошечные прибрежные мушки. Шевельнуться сил не было, череп сочился болью, от которой в глазах темнело – начисто раскроила череп, бабища проклятая.

– В воду та дело с концом, – басом говорила между тем коварная баба. – Ти, дидусь, що вигадуєш?

– Так-то воно так, – задумчиво шепелявил дед, держа часы за цепочку и любуясь блеском. – А як у нього товарищи рядом? Ось, глянь, ведра, откуда?

– Ни, вин злодюга, – убежденно заверила огромная селянка. – Це вин в Артюховке титку Полину злякав и телицю увив. Шантрапа. Молодый кобель, ишь отростил…

– Хоч що видростив, тоби все одне не дистанеться, – дед пожевал беззубыми деснами. – В воду неможна, вспливе он.

Пашка попытался рывком встать – где там, руки подогнулись, едва дернулся.