Наследница - Екатерина Панова

серел рассвет, голова окончательно разнылась от бесконечных тревог, она тихо завыла в подушку, набитую лавандовым цветом. Хотелось снять голову с плеч и швырнуть детским мячом о стену, чтобы выпали все мысли, кроме одной. Завтра Большой совет, она должна быть готова, а у неё головная боль, как у замученной первокурсницы, которая весь год гуляла и опомнилась только в ночь перед экзаменами.

* * *

На Большом совете ее ждало большое фиаско. Ясмин и залу окинуть взглядом не успела, как ее попросили не садиться.

— Примул желает внести небольшие поправки в закон, мы должны выслушать его с уважением, — с отвратительной улыбкой шепнула мастер Дея.

С уважением — это стоя.

Мастер Дея остановилась рядом, и от неё несло смесью розового масла и нафталина, и Ясмин с позором дернулась вправо, едва не прижавшись к не менее отвратительному мастеру Файону. Оба встали по обе стороны от неё, как верные стражи. Мастер Файон даже не счёл нужным потесниться, даже напротив — повёл на неё томными круглыми глазами, как если бы она была его подружкой.

Зала, пронзённая солнцем в арки стрельчатых окон, купалась в золотом, розовом и зелёном, то зеркаля веселый полдень, то отражая цветущий сад. В мыслях Ясмин Большой совет ассоциировался с чем-то из рыцарей круглого стола. И зала, развёрнутая перед ее глазами, повторяла мысли о ней. Тот самый круглобокий, вырубленный в мраморе стол, карта Варды, стекающая вдоль стены, маячки, брошенные по глянцевому телу карточной плоти, мигающие магические указки и глубокие кресла, в которых дремлют нерадивые избранные. Квадратным в этой зале был только периметр. Вторая половина залы до боли напоминало родную аудиторию в университете: возвышение для Примула и стройные чёрные ряды кресел с магически передвижными тумбами для прочих. Ясмин опустила взгляд и увидела, что тумбы двигались по тонким зелёным стеблях наподобие уличных ландо и лодок.

Примул в напряжённой тишине прошёл к кафедре и ненадолго застыл, словно давая рассмотреть себя во всех подробностях. Пластика человека, привыкшего повелевать, лицо рано увядшего Адониса, аура власти, облегающая его невидимым доспехом. Наделённый юридической мощью, но генетически — жалкий дубликат собственного сына, вставшего рядом.

Абаль стоял около Примула и смотрел прямо на неё.

— Цветы Варды, я стою перед вами и понимаю, что моя речь смутит многих. Но идут дни, и изменения становятся неизбежны, — Примул, откашлявшись приник к алому цветку Гардиус Пленум, который усиливал звук. К сожалению любой, поэтому кроме голоса Примула, комната полнилась его надсадным дыханием и скрипом старой древесины. — Все мы дети Варды и наша цель — расцвет ботанической империи, ибо мы есть рупор науки. Но кто, говорю я вам, тот Цветок, что стоит во главе научного мировоззрения, кто истинный плод наших горячих мечтаний, кому мы можем без страха доверить наше будущее? Кто может дотронуться до сердца и сказать, что его помысли чисты, и он движим только благополучием всей нации, а не одним только низменным интересом?

— Воистину так, — голосом ученицы воскресной школы сказала смуглолицая Лия, подруга мастера Бриара, который с неудовольствием покосился на свою нежную лилию. — Но разве это возможно проверить, великодушный Примул?

Веко великодушного Примула дернулось. Никто и не заметил, но Ясмин на кинесике собаку съела, привыкла сидеть статуей, отслеживая пациента. Забавно. Чем его выводит эта прекрасная Лия? Да и каким чудом она вообще смогла войти в совет в столь юном возрасте? Из молодых здесь были только сама Ясмин, Абаль и собственно Лия.

— Возможно, — сухо ответил Примул. Но было заметно, что он уже сбился и потерял настрой, который бил из него потоком красноречия. — Наш совет потерял свою первоначальную цель, ибо был создан по статусному принципу и представительству…

— Но как иначе? — искренне удивилась дебелая госпожа относительно дряблого вида. Она представляла тотем Базеллы, но Ясмин не помнила ее имени. Капризная, злопамятная, дурно относящаяся к собственным цветкам и с оружием всего второго порядка. — Каждый тотем представлен своим главой, но лишь статус и форма его оружия определяют вступление в Совет.

— Именно так, именно так, но что есть статус? Что есть оружие? Что есть слабое человеческое существо, радеющее лишь свою интересы, алкающее лишь своих преимуществ?

Примул поднял руку, и Ясмин не могла не признать, это смотрелось весьма впечатляюще.

— Ничто. Человек — ничтожная пыль, пепел от горнила науки, кто мы, чтобы указывать нашей прародительнице-земле, как ей цвести? Взгляните в окна наших домов, на цветущие…

Гипноз, с сонным недоумением подумала Ясмин, против воли повернув голову к стрельчатому окну. Ее щека почти касалась плеча мастера Файона.

— Я навещу вас завтрашним вечером, мастер Ясмин, — неслышный шёпот мастера Файона лёг тонкой паутинкой звука. — Будьте готовы и будьте одни, зачем нам лишние уши? Кивните, если понимаете меня.

Ясмин так же против воли кивнула, и не почувствовала ни ужаса, ни боли, словно тело ее лежало в глубоком стазисе.

— Есть лишь один способ наполнить цветник Варды достойными, — вещал Примул, и его, набирающий силу голос, впивался в мозг гвоздями. — Дать войти в совет лишь главам тотемов, что защитит нас от нечистоплотности ее членов, ибо каждый род и каждая семья Варды, движима интересами общей истории страны. Лишь тот, чью волю признали боги тотема, способны править Вардой!

Давление, от которого ум превращался в овсянку, наконец, спало, и Ясмин словно проснулась, окунулась в потрясённое молчание, сменившееся возмущённым гулом.

Что это вообще было? Мастер Файон, не стесняясь свидетелей, влез к ней в голову своей Невидимой сетью?

Гул нарастал. Несчастные, легким мановением руки лишились места в Совете и непрерывно орали. Нечестно, мол. Нечестно к ней в голову залезать!

— Голосование, — потребовал Примул, и руки даже самых возмущённых потянулись к цветкам их тотемов, вложенным в петлицы плащей.

Даже рука самой Ясмин. Примул переиграл ее. Слишком умной она себя посчитала, потребовав место в Большом совете, а что в результате? На ее глазах свершиться несправедливость, отрезающая ей путь к прямому влиянию на политическую жизнь Варды и ее семьи.

Но что важнее, почему не сработала клятва? Они дали обоюдную клятву, Ясмин ещё чувствовала на языке ее тягучий смоляной вкус, но Примул нарушил ее и не пострадал. Он обманул ее? Но обмануть клятву невозможно!

— Кто птицей летает, тот камнем падает, — философски шепнул кто-то за ее спиной. — Не рвись в небо, коли тебе предначертано заниматься садовой дезинфекцией.

Ясмин обернулась, и увидела Дровосека. Отец Хрисанфа щурил неопределённого цвета глаза, и было невозможно представить его истым последователем радикальной политики Примула, таким добродушным и сельским был весь его вид. Просто