Ф.М. Том 1 - Борис Акунин

Дальше был кошмар. — Ника содрогнулся от одноговоспоминания. — Тетя вообразила, что я маленький извращенец. Рассказаламаме. И меня отвели к детскому психиатру. Выслушав меня, врач сказал, что ясовершенно нормален и успокоил маму. Папа-то и так не особенно взволновался. Нотетя Синтия до сих пор пребывает в убеждении, что я препорочнейшее существо,только умело это скрываю… Вот вся история. Ничего стыднее и непристойнее сомной в жизни не случалось…

Валя, мерзавка, захихикала.

— М-да. Детский сад, — резюмировал Морозов. —Не знаю, Николай Александрович, что мне с вами и делать. Рукописи великогописателя этот пустячок явно не стоит.

Не впечатлил рассказ и Валю.

— Да, шеф, скучно вы жизнь прожили. Эй ты, урод! Хочешья в довесок расскажу, как голосовала на дороге из Мехико в Акапулько и меняподвез цирк лилипутов? У Достоевского такого не прочитаешь.

— Отстань, ошибка природы. Не мешай думать, —сказал Филипп Борисович. Похоже, он замышлял какую-то новую каверзу — во всякомслучае, его бледный, почти безгубый рот все шире растягивался в пакостнойулыбочке. — Что же мне с вами, Фандорин, делать? — повторил он.

— Как что делать?! — взорвался Ника. — Явыполнил ваше требование! Теперь вы должны объяснить, где спрятана вторая частьрукописи! И «перстень Порфирия Петровича»!

— Сюжетец, который вы рассказали, очень слабенький. Ещеи перстень вам за него подавай! Даже не знаю, как с вами быть… — Морозовхихикнул. — Ух, как глазами-то сверкает — прямо убил бы.

Николас и в самом деле сейчас ненавидел этого подлого психатак, что, пожалуй, не возражал бы, если б Валя немедленно приступила косуществлению своей кровожадной угрозы насчет чечетки.

— С другой стороны, с паршивой овцы хоть шерстиклок, — всё куражился достоевсковед. — Засчитаем и нравственные муки,и английское воспитание. Однако на полноценный гонорар не рассчитывайте. Вотчем я с вами расплачусь. — Глаза садиста заиграли веселымиискорками. — Загадаю загадочку. Если раскумекаете — найдете рукопись. Нехватит серого вещества — сами виноваты. Загадочка простенькая, для среднеразвитогоинтеллекта. Ну как, годится?

— Давайте свою загадку, — угрюмо сказал Фандорин,отлично понимая, что без выкрутасов сумасшедший всё равно ничего не скажет.

Взглянул на девушек. Валя была наготове — вынула из карманадиктофон. Саша поднялась со стула, на ее личике застыло странное выражение: тутбыли и надежда, и недоверие, и страх.

— Готовы? — Морозов подождал, пока Ника откроетблокнот. — Сначала так:

И сказал ему Му-му:

«Столько я не подниму,

Не хватает самому.

Так что, Феденька, уволь-ка,

Хочешь, дам тебе пол-столько?

Но и только, но и только».

Не успев записать эту рифмованную белиберду, Николас втревоге посмотрел на Валю. Та кивком успокоила его: нормально, звук пишется.

— Потом посчитай его, — прикидывая что-то,продолжил Филипп Борисович. — Потом… Голову отстегните. Показать надо.

Это противоречило инструкциям главного врача, но препиратьсябыло не время.

Подойдя к кровати, Фандорин расстегнул ремень, стягивавшийлоб пациента, и поскорей отскочил — еще цапнет.

И правильно, что отскочил!

Вывернув шею, безумец вгрызся острыми желтыми зубами вподушку, вытянул из нее перышко и дунул. Пока оно, крутясь, опускалось на пол,Морозов попробовал высвободить руки — его пальцы отчаянно сжимались иразжимались, хватаясь за простыню, и продолжалось это довольно долго. Наверное,с полминуты.

Ника уже хотел кликнуть охранника, но тут филологугомонился. Еще какое-то время шевелил пальцами, но в остальном лежал довольносмирно.

Однако вскоре затишье нарушилось.

— И наконец вот так! — крикнул Филипп Борисович,опять рывком повернул голову, отхватил зубами с наволочки пуговицу и выплюнулпрямо в Нику.

— Спокойно, спокойно! — сказал тот, отодвигаясьеще дальше. — Вы должны закончить вашу шараду.

— А всё уже, — мирным тоном сообщил емубольной. — Теперь пускай Сашка подойдет.

— Саша, стойте, где стоите! Зачем вам Саша?

— Я ей ***** отжую! — диким голосом взревелбесноватый. — Закусаю, залижу до смерти! Иди сюда, ***** ******! Ко мнеиди-и-и-и!!!

Бедная девочка с криком ужаса бросилась вон из палаты, адоктор филологии, выгибая длинную жилистую шею, истошно завыл:

— У-у-у-у!

Сопровождаемый этим жутким воплем, Николас выбежал за Сашей.

План действий был такой.

Первым делом ехать в Саввинский. Наведаться к Рулету — невернулся ли. Если вернулся, вытрясти из него начало рукописи (это брала на себяВаля).

— Надо бы сдать его в милицию, ведь он совершил тяжкоепреступление, — сказал Николас, но его законопослушность поддержки удевушек не нашла.

Саша робко спросила:

— А если он там про рукопись расскажет? Папа говорил,про нее надо молчать, а то могут отобрать. Это ведь не кто-нибудь, а сам ФедорМихайлович…

Валя руководствовалась иными соображениями:

— Я бы ширяле нашему медаль дала за то, что он этогоурода по башке стукнул. Надо бы посильнее.

Обе были правы, каждая по-своему, поэтому Ника спорить нестал.

— Если Рулета не застанем, просто завезем Сашу домой.Потом мы с Валей поедем в офис и попробуем разобраться в этом, с позволениясказать, ребусе.

— Чего там разбираться? — удивилась Валя. —Псих над нами прикалывался, это ж ясно.

— Пожалуйста, не надо так про папу, — попросилаСаша. — Он не «урод» и не «псих». На самом деле он очень хороший. Именнопоэтому он и получился такой плохой. Это японец виноват, который синдромпридумал. Вы видели не моего папу, вы видели папу наоборот! НиколайАлександрович, ну скажите ей!

— Да-да, — пробормотал Фандорин. На Сашу всё этовремя он старался не смотреть — стыдно было, после своего публичногостриптиза. — Вы поезжайте вдвоем на Валиной машине, а я следом.

— Я с ней не поеду, она на папу обзывается. Я свами! — объявила девочка и демонстративно отвернулась от розового«альфа-ромео».