Проклят тобою - Яся Белая

Посёлок разделён тёмной рекой. Над ней переброшен шаткий подвесной мост, со сгнившими кое-где досками.

В чёрной стоячей воде (замечаю, что на поверхности реки нет даже лёгкой зыби) мелькают зловещие белёсые тени.

Тишина почти оглушающая.

Но если прислушаться, она полна шепотков, вздохов, стенаний.

— Кто живёт здесь? — говорю я максимально тихо, но, кажется, будто кричу на весь лес. Даже белёсые призраки в чёрной реке начинают сновать туда-сюда интенсивнее.

— Тсс! — шикает на меня Кара, и произносит одними губами: — Затерянные души не выносят звуков.

— Молчи! — присоединяется к ней Мара. — Пусть твои глаза говорят нам.

Я киваю.

На другую сторону реки не хочется, хотя там и громоздится довольно крупная семейка грибодомов. Стараясь ступать бесшумно и легко, направляюсь к одному из них.

В голове пульсирует: «Зачем затерянным душам дома?» Бестелесные создания вполне бы устроились в ветвях деревьев и за поросшими мхом пнями. Тогда кто и для чего построил эти жилища?

Останавливаемся перед ближайшим. Деревянная дверь растрескалась и вся перекошена. Вряд ли получится открыть её бесшумно.

Узкие длинные оконца мутны, через них ничего не разглядеть. Однако мне чудится призрачный синеватый свет.

Я берусь за ручку и шепчу:

— Идёмте.

Мара и Кара мотают головами. И жестами показывают: мы вперёд.

Не возражаю.

Сталкиваться с призраками как-то не очень хочется.

Чертовки открывают дверь с помощью магии. Вернее, просто испаряют её. И теперь под островерхой крышей зловеще зияет вход. Словно пасть, готовая проглотить.

Дом внутри практически пуст. Нам попадается поломанный стул да какие-то тряпки. Впрочем, паутина здесь настолько густая, что её саму можно использовать как полотно.

Мара и Кара движутся полуприсядью, постоянно оглядываясь.

— Разве вы никогда здесь не были?

Меня удивляет их поведение.

— Нет, — заявляет Мара, — мы не любим нытиков.

— А затерянные всё время ноют! — добавляет Кара и вскидывает палец: — Слышишь?

Действительно, словно подтверждая её слова, в почти абсолютной тишине отчётливо слышен всхлип. Вполне человеческий всхлип. Он явно принадлежит не какому-то скоплению эктоплазмы, а реальному человеку.

— Кто здесь?

Эхо подхватывает мой вопрос, кидает его в каждый угол, прячет в паутинных занавесях.

Плач становится громче и горше.

— Выйди, покажись! Мы не причиним тебе зла!

— Ты что делаешь? — шпыняют меня чертовки. — Причинять зло — это всё, что мы умеем!

— Значит, пора обрести новые навыки, — цыкаю на рогатых сестёр и снова обращаюсь к затерянному: — Ну же, иди к нам. Не бойся.

Плач прекращается, его сменяет вздох, слышится шорох, потом возня. И вот из тёмной ниши в стене выступает фигурка.

Ребёнок.

Мальчик лет пяти-шести.

Страшно худой, бледный и грязный, в жутких лохмотьях.

Но громадные синие глаза на его личике — живые, человеческие, полные страха и слёз.

Присаживаюсь, чтобы быть наравне с ним, протягиваю руки ладонями вверх, чтобы показать: я безоружна.

Ребёнок всё-таки приближается, хотя и смотрит опасливо и настороженно. Берёт мою руку, обнюхивает, словно зверёк, и…кусает. Не больно, но весьма чувствительно. Но я не злюсь, потому что всё понимаю:

— Да ты голодный!

Встаю, из-за чего мальчик отшатывается от меня, готовый в любой момент юркнуть обратно в нишу.

Сейчас я благодарна чертовкам, что те замерли у меня за спиной и не лезут в наш с малышом диалог.

Я же продолжаю подманивать мальчишку:

— Идём! Мы дадим тебе еды!

Слышу шипение за спиной: сёстры явно недовольны таким поворотом, только мне плевать.

— Давай, малыш, — подбадриваю я.

Он качает головой, подносит палец к губам, видимо, размышляя. Затем указывает в сторону, в самый тёмный угол комнаты и тихо, едва различимо произносит:

— Там…

И до меня доходит — ещё дети! Что там говорили чертовки: Хранительница Перепутья ушла за платой и та плата — дитя! Значит, детей они всё-таки не едят, они обрекают их на кое-что похуже — на медленную смерть в голоде, холоде и пустоте.

— Зови всех, — говорю, и в этот момент мне плевать на всех чертей мира, на всех монстров.

Звать не приходится. Они выходят сами. И впрямь похожие на призраков. Ребята разных возрастов, мальчишки и девчонки.

Затерянные души проклятого мира.

От их вида щиплет глаза.

Всё-таки тогда в ночи я выбрала верный путь. Назад вернусь не одна. И теперь точно знаю, что вернусь, потому что детей нужно спасать.

Я так увлекаюсь размышлениями о важности собственной миссии, что не сразу услышала тихий гул. Так в моём мире гудят высоковольтные провода. Это поёт «ловец снов» в руках Мары. А ещё он весь вибрирует и светится.

— Быстро, но плавно, без резких движений — за меня! — командует Мара.

— Но, дети…

Кара зажимает мне рот и тащит за спину сестры. При этом успевает шепнуть:

— Это — гулии. Мерзкие твари. Они голодные. Постоянно. Только вот свой обед они предпочитают сырым, визжащим и истекающим кровью.

На моих глазах ребята меняются, будто их поливают из шланга и с них стекает грим. Милые детские лица превращаются в жуткие физиономии с чёрными провалами вместо глаз и пастями, полными тонких острых клыков. Даже в полумраке заметно, что кожа их сера и покрыта трещинами, как почва засушливым летом. У них очень длинные руки. Плетьми они стелятся по полу, а потом — пальцы словно оживают, приподнимаются и пауками бегут к нам.

По комнате стелется, заползая в уши и холодя кровь:

— Голодные…

— Есть…

— Рвать…

— Плоть…

В провалах глазниц алчно тлеют красные угольки.

Твари прыгают.

Так резко, что Кара едва успевает дёрнуть меня вниз, прикрыть собой.

Последнее, что я успеваю заметить, — Мару, выставляющую вперёд «ловца снов».

Рёв и вой стихают быстрее, чем у меня успевают затечь конечности.

Кара приподымается первой, за ней выпрямляюсь я.

Мара стоит, чуть пошатываясь, но на мордашке — довольная улыбка.

— Я их поймала… всех…