Скульптуры земной поверхности - Николай Александрович Флоренсов

около 4 млрд, лет, хотя точно его определить невозможно. Имеют возраст и горные породы, не говоря уж о живых организмах, для которых здесь все понятно. Но могут ли иметь свой возраст формы рельефа, формы сами по себе? По этому вопросу геоморфологи давно спорят и, кажется, будут еще спорить. Давайте прибегнем к некоторым аналогиям из области той же скульптуры.

Имеют ли возраст в обычном понимании «Мыслитель» О. Родэна или «Иван Грозный» М. Антокольского? Созданы они приблизительно в одно время — во второй половине прошлого века, и мы можем говорить о том, сколько времени прошло с их создания. И только. В скульптурах художественно сочетаются и форма, и материал, и внесенное их творцами идейное содержание. Они долго сохраняются в своем единстве и реальности, но время их создания может специально занимать только искусствоведов (по нему, как и по художественным достоинствам, эти, как и всякие другие настоящие скульптуры, будут причислены к тому или иному направлению в истории искусства). Принадлежность к истории и возраст какого-либо явления — вещи определенно разные. Мы не можем говорить без смысловой несообразности о «возрасте» разрушения Трои, хотя оно произошло в начале II тысячелетия до н. э., или победы русского войска на Куликовом поле, бывшей в 1380 г. Так и в природе. Со времени своего первоначального образования земная кора сохранялась, но разве это та самая кора, что была в начале? Конечно, нет. Все преходяще, но не все «кружась исчезает во мгле»… Реально бывшее и затем исчезнувшее сохраняется в реальной истории и перемещаемой из поколения в поколение человеческой памяти.

Вернемся к рельефу. О его возрасте можно говорить только условно как о времени возникновения из «не-рельефа», из почти или вполне равнинной поверхности, о развитии в каком-то определенном направлении и сохранении за это время его основных морфологических черт. Так как действие рельефообразующих и тем самым рельефоизменяющих сил непрерывно, то, вообще говоря, формы земной поверхности не имеют возраста. Имеет значение только историчность рельефа, привязанность его реалий (конкретных состояний) к каждому отдельному моменту истории Земли. Нельзя сомневаться, что окружающий нас рельеф современен нам, а мы — ему, другое дело, что в нем сосуществуют разновременные элементы — ранее созданные и ныне разрушающиеся, реликтовые и новые, продолжающие свое развитие. Таким образом, рельеф земной поверхности, с одной стороны, имеет современный «возраст», он и поныне, ежегодно и ежечасно, преобразуется, а с другой — к своему современному виду он пришел исторически, путем перемен и даже коренных преобразований былых рельефов, сохранив морфологические следы этих перемен. Формы рельефа в точном значении современны. Но вместе со своим вещественным материалом это исторические категории, и мы в состоянии определять время, когда они возникли и существовали, изменяясь какое-то время очень мало, но все-таки изменяясь.

Таким образом, получается, что и кратковременное нагромождение валунов и глыб, вынесенное к устью реки во время только что бывшего грозного паводка, т. е. селевой вынос, и уцелевший где-нибудь высоко на склоне долины уступообразный остаток речной террасы, созданной очень давно, в то время когда днище самой долины находилось на ее уровне, современны, так как входят в современный рельеф. Но остатки террасы на _ склоне — это еще и следы истории, ее реликты. Их сохранение на долгое время после «геоморфологической смерти», т. е. после прекращения развития по тому пути, который их когда-то создал, указывает лишь на особые условия, в которых такие древние формы доживают свой век.

Понятие о возрасте рельефа возникло в конце прошлого столетия, его основоположником был В. Дэвис. Наблюдая различные по своим очертаниям типы рельефа, он пришел к непреложному выводу, что рельеф, как и все явления в природе, изменяется, т. е. развивается. Начинаясь с «нерельефа» — равнинной поверхности, в результате или по мере ее тектонического поднятия страна проходит первую стадию мелкого, еще плохо «организованного» эрозионного рельефа — стадию юности. Позже, на следующей стадии — молодости, рельеф становится глубоко расчлененным, геоморфологические процессы, особенно эрозия, идут бурно, создается выразительный горный рельеф. Если не происходит новых тектонических поднятий, страна с развитой долинной сетью постепенно снижается, долины становятся все более широкими, склоны пологими, водоразделы низкими. Это стадия зрелости. Позже и она сменяется стадией холмистой, или волнистой, равнины с остатками былых возвышенностей. Это стадия дряхлости. На месте когда-то бывшей здесь горной страны опять возникла «почти-равнина», или пенеплен. Цикл развития рельефа закончился. Но на любой стадии он может быть прерван тектоническим поднятием или опусканием, когда (во втором случае) начнется заполнение еще «незрелых» речных долин наносами рек, теперь уже неспособных переносить их, как раньше, в своих руслах. Законченный эрозионный цикл может повториться, и в природе на самом деле повторяется при новых поднятиях, но уже на базе ранее образованной «почти-равнины», или пенеплена.

Эти взгляды были В. Дэвисом перенесены с эрозионного на ледниковый, пустынный и другие циклы, когда при развитии рельефа во главе угла стоят не эрозионные, а другие разрушительные процессы. Представления В. Дэвиса быстро завоевали признание и географов, и геологов. Этому способствовали, по словам нашего выдающегося геоморфолога Я. С. Эдельштейна, сама простота концепции и изящество аналогии жизни рельефа и живого существа. Выражения «молодой», «зрелый», «дряхлый» рельеф приобрели значение научных терминов.

Впоследствии идеи В. Дэвиса подверглись серьезной критике, но их рациональное зерно сохраняется и доныне. Мы и теперь говорим о молодом, зрелом, дряхлом рельефе, учитывая и стадию (характер) его развития, и интенсивность (энергию) протекающих процессов расчленения местности и на глубину, в речных долинах, и в ширину — в сторону водоразделов. Самое же главное мы учитываем морфологию, внешний облик рельефа, по которому с успехом можем судить и о направлении его естественного развития, т. е. при невмешательстве человека в ближайшем геологическом будущем на многие тысячи лет. И теперь становится ясно, что «морфологический возраст рельефа» не есть просто возраст в обычном понимании и изящество аналогии исторических ступеней рельефа с разными стадиями в жизни человека никоим образом не говорит о их тождестве, о полной аналогии. Например, возраст Урала как горной страны мы с полным основанием (но памятуя об условности термина) можем назвать зрелым, рельеф Памира или Главного Кавказского хребта — молодым или юным, рельеф северного Казахстана или юго-восточного Забайкалья — старым.

Здесь мы ясно видим, как формы рельефа одним своим внешним видом поясняют нам некоторые важные стороны своей «биографии».

Говоря об историчности, о «возрасте» рельефа в приведенном условном смысле, нельзя не сказать и о том, что формы рельефа, будучи теснейшим образом связанными одни с другими и переходя одни в другие в пространстве, в определенных случаях имеют прямую связь и во времени, образуясь