Наша жизнь с господином Гурджиевым - Фома де Гартман

он вернётся в любом случае. Если я пойду, я должен буду остаться в горах, пока г-н Гурджиев не вернётся, и она могла бы остаться со мной. А если г-н Гурджиев возьмёт меня с собой, возвращаясь за остальными людьми, она не будет переживать за мою безопасность, поскольку быть с ним – это значит быть вне опасности. Итак, она решила попроситься идти. А я оказался среди пяти мужчин.

В эту ночь мы даже не думали спать – из-за внутреннего волнения о завтрашнем дне. При свете маленьких свечей мы запаковывали и готовили мешки для себя и лошадей.

Как только взошло солнце, мы выступили. Дорога постоянно шла вверх. Наша ноша была тяжела, а лошади шли быстро. Нужно было поторапливаться, чтобы не отстать. Около полудня солнце начало палить сильнее, и тень стала совсем маленькой. Я начал беспокоиться за свою жену. Она ослабла, и когда г-н Гурджиев и лошади ушли вперёд, она сказала, что не уверена, что может продолжать идти.

Мы вышли в шесть часов утра. Тропинка очень круто поднималась в гору. Несмотря на всю предыдущую подготовку, идти, согнувшись вдвое под пятидесяти фунтовым рюкзаком, было невероятно трудно. Я живо помню, какие усилия я прилагала: слёзы текли у меня ручьями. Наконец я решила, что иду только до следующего витка тропы, и если г-н Гурджиев не даст нам отдохнуть, я там остановлюсь и сяду под деревом. Разве не всё равно – идти таким образом или умереть? Оставалось несколько шагов до поворота тропы, и я уже представляла, как снимаю мешок со своих плеч, как в этот момент услышала, что г-н Гурджиев зовёт меня: «Где вы? Идите быстрее! Мы останавливаемся здесь!»

Мы увидели, что г-н Гурджиев остановился возле заброшенной хижины у склона, поросшего лесом; отсюда было слышно журчание ручья. Он приказал нам разгрузить лошадей, накормить и напоить их. Мы поели и пару часов поспали. Когда жара начала слабеть, г-н Гурджиев выбрал Петрова, Григорьева и меня, чтобы вернуться верхом в деревню. Он сказал Захарову и моей жене организовать часовых и поддерживать огонь всю ночь, для отпугивания диких зверей. После раздачи заданий, которые должны быть сделаны, пока нас не будет, он сказал: «Сейчас я спокоен. Нам больше не нужно иметь дело с людьми, только с дикими зверями». Он пообещал вернуться на следующий день примерно в то же самое время. Моя жена была вполне удовлетворена, потому что я был с г-ном Гурджиевым. О себе она вообще не думала.

Остались четверо из нас: двое женщин и двое мужчин. Я впервые рассталась с Фомой со времени нашей свадьбы, не считая тех дней, когда он был на фронте, но тогда я была дома, в безопасности. Я пыталась успокоить себя мыслью, что он был с г-ном Гурджиевым, и что я беспокоюсь о нём, а не о себе. Но на самом деле я думала только о себе! Как ещё могло быть?

Когда четверо всадников исчезли из вида, мы распределили часы ночного дежурства. Моя очередь была с четырёх до шести утра. Я рано ушла в хижину, но не могла перестать плакать. Несмотря на это, я вскоре заснула.

Я спала, как убитая, пока меня не разбудили в четыре часа утра. Это была красивая звёздная ночь. Невзирая на все эти ужасно мучительные условия, великолепие природы подействовало на меня неожиданным образом, придавая сил.

Неожиданно со стороны деревни послышались ружейные выстрелы, повторяющиеся всё чаще. Что бы это могло быть? Инстинкт самосохранения подстегнул бдительность и здравый смысл. Первое решение: погасить огонь! Я разбудила остальных, и мы в одну минуту засыпали костёр землёй. После этого мы все вошли в хижину, ожидая в полной темноте, что будет. Где-то вдали мы снова услышали несколько выстрелов, а потом всё затихло.

Утром мы снова разожгли костёр, сделали чай и начали работать, ожидая остальных. Поскольку приближался полдень, мы высматривали движение на тропке, по которой мы сюда пришли. Когда на горизонте появились силуэты, мы очень обрадовались, но вместо нашего каравана увидели только две чёрные фигуры, двух монахов. Мы остановили их и спросили, откуда и куда они идут. Среди прочего, они рассказали нам, что поздно ночью появились четверо всадников, которые скакали из леса в направлении деревни. Испугавшись, что это большевики, крестьяне начали по ним стрелять. Один из всадников был ранен, но его спасли остальные, и потом все они исчезли.

Можете себе представить, как мы испугались! Шло время, а наши товарищи всё не появлялись! Мы уже закончили все дела, заданные нам г-ном Гурджиевым. Они помогли нам скоротать долгие часы. А затем – мы не знали, что делать. Нужно ли кому-нибудь из нас попытаться сходить в деревню, чтобы узнать, что случилось? Но тропа была плохо заметна, и легко было сбиться с пути. Более того, было очень опасно путешествовать одному.

Наконец, около шести часов, когда наш ужас и нерешительность достигли высшей точки, мы увидели наш караван…

Невероятно, насколько значительную роль сыграло это событие в нашем путешествии! Словно весь наш страх и беспокойство полностью отделились от нас, и внутри не осталось ничего подобного.

Мы снова разожгли костёр и повесили над ним котелок на треноге. Женщины сделали суп из картошки и лука и какую-то кашу. Мы спустились умыться в ручье, и никто не думал, что в траве и в спутанном подлеске могут быть змеи или скорпионы. Ночь мы беспробудно проспали под нашими бурками.

Утром мы зарыли яблоки и картошку в горячие угли от ночного костра. У нас был волчий аппетит, и мешки пустели очень быстро.

Было введено новое правило. Каждый раз, продвигаясь дальше, наша поклажа разделялась на две части. Двое остаются с половиной багажа, пока г-н Гурджиев не возвращался с тремя людьми и животными, чтобы привести их и вторую порцию груза.

После каждой ночной остановки г-н Гурджиев умело запаковывал наши вещи. Ничего не разбилось. Я помню, что даже маленький колпак керосиновой лампы ехал невредимым. Вьючные сёдла для наших лошадей и ослов обвешивались с каждой стороны, вмещая в себя корзины и узлы; остальные вещи были навалены сверху. Связывать вместе эти тюки была задача моя и Жукова – где он сейчас? Как бы я был рад его снова увидеть! Жуков был практичный трудолюбивый человек, умеренный социалист и обожатель Каутского. Он был коренной москвич. По какой-то причине москвичи испытывали неприязнь к петербуржцам, которые основной частью были