Синьора да Винчи - Робин Максвелл

— Когда останемся наедине, я расскажу тебе эту историю во всех подробностях.

Мы заметили, что все столпились вокруг Лоренцо и Боттичелли. Те, оказывается, собрались уходить.

— Мне тоже пора, — сказала я сыну. Мы поднялись. — Мне хочется тебя поцеловать, и я так и сделаю, — призналась я, не желая бороться с чувствами.

— Мамочка, — взмолился Леонардо, — раз уж ты мой любящий дядюшка, просто дружески хлопни меня по плечу.

Я послушно дала ему тычок и распрощалась, вытребовав у него обещание придумать и нарисовать мне подходящую вывеску. Затем я покинула дворик вслед за Лоренцо де Медичи и Сандро Боттичелли. Эти двое никак не могли протиснуться в заднюю дверь, поскольку пытались выйти обнявшись, и при этом подтрунивали друг над другом.

— Изволь же, Лоренцо, — давал наследнику дорогу Боттичелли, согнувшись в чрезмерно низком и претенциозном поклоне и превращая жест почтения в его издевательское подобие.

— Нет, уж ты сам изволь, Сандро! — готов был перещеголять приятеля цветистыми манерами Лоренцо.

Наконец они заметили меня.

— Не обращайте на нас внимания, — сказал Сандро. — Мы выросли под одним кровом. Встретились братишки-шалунишки. Мы иногда ведем себя, как два несмышленыша.

Про себя я удивилась: Боттичелли вырос во дворце Медичи? Мы все трое двинулись по центральному проходу боттеги, восхищенно озирая вместилище творческого вдохновения.

— Андреа — художник-прогрессист, — рассказывал Боттичелли. — Он первым во Флоренции начал экспериментировать с фламандской техникой. Краски в ней смешивают не с водой, а с маслом — мне и самому стало интересно. — Он замолчал, потом прибавил:

— Леонардо ждет блестящее будущее, если, конечно, он отучится делать множество дел одновременно. Его мысли рассеиваются.

— Так было всегда, — заметила я.

— Соглашусь с Сандро, — вставил Лоренцо. — Я тоже предрекаю ему славу. Вы и ваша сестра еще будете гордиться им.

— Мне хотелось бы, если это возможно, — начала я, стараясь не выказать волнения, — сохранить известие о моем приезде во Флоренцию втайне от отца Леонардо.

Боттичелли с Лоренцо переглянулись.

— Это совсем нетрудно, — успокоил меня Боттичелли. — Никто здесь не питает особой приязни к Пьеро да Винчи, а Леонардо, напротив, общий любимчик, хотя он и внебрачный.

— Может, как раз потому, что внебрачный, — предположил Лоренцо. — Маэстро и сам незаконнорожденный. Таких, как Пьеро, снедает ложная гордыня. Они забывают о том, что именитейшие итальянские вельможи — и даже сам Папа Римский — одинаково любят и воспитывают всех своих детей, независимо от того, были они женаты на их матерях или нет.

— Тут совсем другое дело, — вмешался Боттичелли. — Пьеро да Винчи — нотариус, а по законам их гильдии внебрачный ребенок не может наследовать профессию отца.

— Значит, провидение не случайно одарило Леонардо, — возразил Лоренцо. — Теперь ему не придется рядиться в чужие одежды.

При его словах у меня дважды екнуло сердце: «чужие одежды» напомнили мне о собственном притворстве, а комплимент наследника Медичи моему сыну просто сразил.

— Благодарю вас обоих за то признание, которое вы оказываете моему… племяннику, — запнулась я, едва не сболтнув: «сыну».

— Приятно было познакомиться, — стал прощаться Лоренцо. — Надеюсь, мы с Сандро сможем как-нибудь наведаться в ваше новое заведение. Обожаю аптеки. Обоняние не жалует мой сломанный нос, но в аптечных лавках я еще способен кое-что унюхать.

— Значит, вам стоит прийти поскорее, пока моя аптека еще не открыта для посетителей. Я смогу вам все в ней показать, и толпы клиентов нам не помешают. У нас будет время для беседы…

— А вы любите беседовать? — лукаво улыбнувшись, осведомился Боттичелли.

Наверное, я покраснела, но ответила:

— Да, очень люблю.

— Значит, вы попали в круг единомышленников, — ослепил меня неподражаемой улыбкой Лоренцо. — Помимо верховой езды, организации празднеств и любовных дел с хорошенькими женщинами беседа для нас — наиважнейшая в мире вещь.

— Что, если мы придем завтра? — предложил Боттичелли.

— Завтра годится, — согласилась я, не веря, что условилась с ними о встрече.

Они пошли по улице своим путем, а я двинулась обратно, едва замечая, куда и как иду. От всего увиденного и услышанного за день, от всех невероятных встреч, оттого, что я снова смогла обнять Леонардо, в моей голове царила сплошная сумятица.

«Чума возьми этого Пьеро! — с досадой подумала я вдруг. — Он и теперь не удосужился побеспокоиться о единственном сыне!» Мне вспомнилось его бахвальство по поводу «ценного знакомства» с Андреа Верроккьо, благодаря чему, дескать, и удалось пристроить Леонардо к маэстро в ученики. Ха-ха! Благодарить надо исключительно талант нашего сына! Верроккьо сам признал, что он — гений.

Но я не стала слишком усердно предаваться неприятным воспоминаниям: папенька не раз говаривал, что от них печень спекается в собственной желчи, нутро гниет, а сердце чернеет и рассыпается в прах. Поэтому я изгнала Пьеро из своих мыслей.

Я была счастлива, что наконец-то свиделась с Леонардо, довольным жизнью и оцененным по достоинству, и в равной степени была взволнована предвкушением неизбежного грядущего визита. А Лоренцо де Медичи и Сандро Боттичелли, хотя я их едва знала, судя по всему, были людьми слова.

Дома я сразу же принялась за уборку: необходимо было к их приходу вынести весь оставшийся от ремонта хлам. Однако меня снедало беспокойство. Приготовить ли скамеечки и стулья и принять гостей внизу, в лавке, или все же пригласить двух друзей наверх, в гостиную? Они не назвали мне точного времени посещения, и я гадала, стоит ли кормить их обедом или подать более скромное угощение? Однако теперь я была молодым мужчиной, к тому же не настолько богатым, чтобы нанять домоправительницу или кухарку. Значит, я не могла подать к столу ничего излишне роскошного или изысканного, иначе это вызвало бы у моих гостей подозрения. С другой стороны, пригласив к себе этих великолепных персон, я не должна была осрамиться перед ними из-за дурной стряпни.

В конце концов я сделала выбор в пользу простой, но заведомо вкусной еды — обычного вина «Санджовезе»,[10]мягчайшего белого козьего сыра, свежего хлебного каравая и запеканки, которую научила меня готовить тетя Магдалена. Это блюдо из греческих оливок, красного винограда, оливкового масла и бальзамического уксуса, слегка приправленное тимьяном, папенька предпочитал всем остальным, и моим гостям оно тоже наверняка пришлось бы по вкусу.

Я подмела в лавке пол, пошуровала метлой наверху в углах, чтобы выжить оттуда оставшихся пауков, и открыла банки с самыми душистыми травами. Их густые ароматы, смешиваясь, должны были наполнить собой помещение и потрафить обонянию наследника — любителя аптек. Одновременно я решила ограничить гостевое пространство первым этажом, мои суматошные приготовления, таким образом, распространились только на лавку и кладовую.