Анук, mon amour… - Виктория Платова

– Но после гибели Мустаки положение исправилось, не такли? Акции «Сават и Мустаки» резко поперли в гору…

– Мадам. Мадам выжала из его смерти все, что могла. Из смертиможно выдоить гораздо больше, чем из жизни. Если иметь клепку в голове.

– Но ведь и ты не растерялся, Ули. Ты тоже пристроилсяк вымени.

– Вот черт… Зовите меня Ретом. Вы имеете в виду этукнижонку? Вы и ее откопали?

– «Цвет индиго». 187 страниц. Цена три с половинойевро.

– Название придумал Рики-морячок.

– Постельные откровения об Азизе Мустаки. Редкостнаяпохабщина.

– Я любил Азиза.

– Да. И теперь я даже знаю – как.

– Меня турнули из фирмы, в моих услугах больше никто ненуждался.

– Убийственный аргумент. Лучше бы ты написал о тойсвоей кельнской кошке.

– Я хотел. Но Рики сказал – людям не нравится, когдаубивают кошек. Людям нравится, когда убивают людей. Это – самое интересное, чтоможет с ними случиться.

– Мудрый человек – Энрике Пинеро. Я его недооценил.

– Хоть кто-то его недооценил. Обычно Рикипереплачивают. А книжка все равно не пошла. Так что я остался при своих.

– В своем опусе ты упомянул обо всех. Даже о КларкеГейбле. И только о Ги ни слова не нацарапал. Почему?

– Не захотел.

– Не захотел – и все?

– И все.

– Ясно.

– Нет, вам не ясно. В тот вечер, когда я увидел ихтроих в «Мираме»… Азиз и мадам о чем-то трындели, довольно живенько. А Гимолчал. Сидел по правую руку от мадам и молчал. Ни одного слова не вставил,хотя я довольно долго за ними наблюдал.

– Ты не подошел к ним?

– Нет. Мне показалось, что Азизу не понравится, если яподойду.

– И они тебя не заметили?

– Нет.

– И что было дальше?

Сначала я смотрел на мадам и Азиза. Не на этого же подонкапялиться. Тем более что физиономия у него была такая же, как и тогда, когда онстоял за витриной в мотоциклетной куртке. Мне и одного раза хватило. Я ужеговорил вам – если бы можно было влезть в Азиза, он бы в него влез. В точности,как я. Но было и другое.

– Что?

– Если бы можно было сожрать его – он бы сожрал. Как текреветки, что перед ними стояли.

– Ну у тебя и воображение, парень!

– Это еще не все, инспектор. Мне было хреново, за пятьдней Азиз мне ни разу не позвонил, и это смахивало на отставку. Мне было такхреново, что я отправился в сортир, забить косяк. Не скажу, что после косякаособенно полегчало, но я решил не устраивать дерьмовых сцен. Сцен Азиз нелюбил. Так вот, где-то минут через пятнадцать в сортир вползла эта змея.

– Ги?

– Точно. Он пустил воду в раковине – видно для того,чтобы сполоснуть рожу. А когда он ее сполоснул и уставился на себя в зеркало…Это был не совсем он.

– То есть?

– Я не знаю, как это объяснить… Ги ведь брюнет, правда?Но мне почему-то он показался блондином. Точно, у него были белые волосы…

– А Кларком Гейблом он тебе не показался?

– Задницей чуял – не нужно было об этом говорить…

– Отчего? Валяй, рассказывай.

– Белые волосы. Не крашеные, как у Рики-морячка.Натуральные белые волосы. И подбородок стал резче. И глаза изменились. Этодлилось недолго, каких-нибудь несколько секунд…

– А потом?

– Я помню, о чем подумал тогда. Если бы Азиз сох побаклажанам – то на месте башки у Ги красовался бы баклажан. Только Рики-морячоктак умеет – быть таким, каким его хотят. Только Рики-морячок…

– И каким же?

– Мускулистой задницей. Художественно выполненнойдыркой. Ничего другого от него не требуется… Я дал Ги в пятак, прямо там, ондаже воду не успел закрыть. Ну и Ги мне тоже навесил… Та еще была сцена. Ясразу же свалил из «Мирама» – не очень-то мне хотелось, чтобы Азиз видел меня втакой плачевной ситуевине. Отправился к Рики-морячку зализывать раны. А черездва дня узнал, что Азиза больше нет…

– И ты не рассказал следствию об этой стычке в сортире?Не рассказал о Ги?

– Чтобы меня посчитали ненормальным педиком? Нет уж,увольте. Вы ведь тоже считаете меня ненормальным.

– Глупо, конечно, советовать тебе отказаться от дури…

– Да уж, не самая хорошая идея. Не самая хорошая идеявылить на себя полфлакона «Minoritaire».

– Не понял?

– Вы ведь этим одеколоном пользуетесь? Даже вы… Даже выпопались на крючок Ги. Меня от всего этого тошнит. А знаете, кто еще без ума отэтого запаха?

– Кто?

– Рики-морячок…

…Квартира тоже досталась мне от Грековых.

За вполне сносную цену в пятьсот долларов я имею два уровня,два сортира, деревянную лестницу и шикарный вид на Залив с шестнадцатого этажа.Никакой мебели, кроме дивана, в квартире нет, но это мало заботит меня. Я несобираюсь оставаться здесь надолго.

Так, во всяком случае, я думал до сегодняшнего дня.

Теперь что-то неуловимо изменилось. И виной тому вовсе неБланшар, и даже не Мари-Кристин – за две недели я худо-бедно примирился с еесмертью, хотя так до конца и не поверил в нее. Виной тому – сама чертоваквартира, вступившая в сговор с парижским коротышкой. Поначалу полноеотсутствие каких-либо вещей приводило меня в восторг, я разорился лишь нателевизор с видео (чтобы в тысячный раз убедиться в своей рабской зависимостиот «Диллинджера») и на стереосистему (чтобы хоть в музыке почувствовать себя свободным).

Пустая съемная берлога резко отличается от моих апартаментовв Париже – хотя бы потому, что Анук никогда не была здесь. Ночные кошмары – этиверные псы Анук, которые так любят вылизывать миски за мой счет, – тоже непоявлялись. Каждый раз, когда они на какое-то время оставляют меня, мнекажется, что они подохли, околели, перегрызли друг друга – и больше никогда невернутся.

Но они возвращаются.

И тогда самая большая иллюзия моей жизни – иллюзияневозвращения кошмаров – рассыпается во прах. Впрочем, я готов примириться и скошмарами, лишь бы Анук появлялась в моей жизни. Хоть изредка. Каждый раз,когда она на какое-то время оставляет меня, мне кажется, что она вышла замуж,обзавелась туфлями на шпильках, наплодила сиамских близнецов – и больше никогдане вернется.

Но она возвращается.

И тогда самый главный страх моей жизни – страх потерять Анук– рассыпается во прах. Но ненадолго – с Анук ни в чем нельзя быть уверенным.