Зима мести и печали - Александр Аде

Разумеется, Царя, который вышиб из-под него директорское кресло, Валентин Семеныч, мягко говоря, любил не очень, но и простить дочурке душегубство никак не мог. Он чувствовал: зло, заложенное в Марго, вылезло наружу и приносит свои дьявольские плоды. И нужно, пока не поздно, дочку остановить. Причем, замышляя истребить Марго, накладывать на себя руки не собирался. Иначе не нанял бы киллера, сам порешил, и все дела. Это уже потом Сонечка-совесть, замучила.

– А вы не слишком поторопились, решив, что смерть Царя – дело рук Марго? – «Заморша» слабо усмехается, стряхивает пепел. – С чего вдруг ей понадобилось убивать тестя?

– А вот тут есть еще один, как говаривали в старину, кунштюк. Фокус-покус. В конце прошлого года объявился прежний любовник Марго, отец ее ребенка, стал настаивать на встрече с дочкой…. дурачок. Ответный ход был мгновенным: мужика профессионально изувечили. Из чего делаем вывод: с теми, кто нарушал ее покой, Марго не слишком церемонилась. Почему бы ни предположить, что Царь помешал ей безмятежно наслаждаться жизнью? Но Царь – не Веня, его не изобьешь, его можно только прикончить… А, рискну, вдруг отгадаю. Гипотеза моя такова: будучи по натуре бабником, Царь начал приставать к невестке, шантажируя ее – понятно чем… Верно?..

Директорша затягивается сигаретой так, что западают щеки, выпускает дым через расширенные ноздри.

– Вам не было смысла являться сюда. Прибавить мне практически нечего. Впрочем, расскажу, что знаю. Но – два условия. Первое. Никакие протоколы я не подпишу.

– Заметано.

– Второе. Вы вынете из кармана диктофон, на который собираетесь украдкой записать мои слова.

Без слов выкладываю на стол диктофончик. Она проверяет, не включен ли. Вставляет в мундштук очередную сигарету. Глаза ее тухнут, словно там, внутри, выключили свет.

– Мы с Марго встретились случайно, на вечеринке. Нас сразу потянуло друг к другу. К этому времени у меня уже был некоторый опыт – назовем вещи своими именами – лесбийской любви. Но там была страсть, не более, а с Марго – истинное, глубокое. Во всяком случае, с моей стороны. Надеюсь, и с ее тоже. Контакты Марго с мужчинами были неудачны, она разочаровалась в сильной половине человечества…

Легкая усмешка трогает ее губы.

– … Каким-то образом Царь разузнал о наших отношениях. Реакция его была дикой. Сначала он едва не убил Марго, потом потребовал сексуальных услуг, угрожая, что в противном случае все откроет сыну. Впрочем, думаю, эта информация вряд ли бы огорчила Принца, у которого была постоянная и почти официальная любовница. Как эротический объект, жена его, по сути, не интересовала. Она была умным собеседником, красивой спутницей в театре или ресторане. Прекрасно говорила по-французски и по-английски, а он был англоманом. Разбиралась в классической литературе, а он поэт не бог весть какой, но стихами балуется…

– И когда Марго рассказала вам о гнусных притязаниях Царя, вы нашли исполнителя? – мягко спрашиваю я. – Так же как отыскали амбалов, которые приструнили обнаглевшего Веню? Слабая, нерешительная Марго никогда бы не отважилась лишить жизни даже такое гнусное насекомое как Царь, она по натуре жертва. Мы одни, свидетелей нет… Признайтесь.

«Заморша» извлекает окурок из мундштука и мужским жестом давит в пепельнице. Улыбается. Зубы у нее белые, ровные, один к одному…

* * *

В понедельник звоню Французу и удостаиваюсь небрежного «алло», в которое он ухитряется упаковать столько уважения к себе и презрения ко мне, будто закатил целую обличительную речь.

– Надо встретиться, Француз.

– Легок на помине. У меня (слышно, как он шелестит бумагой) на следующий четверг записано: «Королек» и петелька нарисована. Когда ждать?

– Через полчаса буду. Не скучай, расслабься.

– Шутник. Юмор висельника, а?

Седлаю «копейку» и отправляюсь. Колеса крутятся весело, приближая меня к развязке, а о том, какой она будет, ведают только Бог да Француз…

Вхожу в кабинет президента компании «Аргонавт». Деловой бандюган сидит за столом, неподвижный, как идол, однако по тому, как сжаты в кулаки его дебелые руки, понимаю, что неспокоен. То ли взыграл охотничий азарт, то ли еще какие бурные чувства бродят в его темной и грешной душонке.

– Ну что, мой маленький дружок, – Француз проводит ладонями по щекам, точно проверяет, гладко ли они выбриты, – каковы успехи? Порадуй меня плодами своей титанической легавой деятельности. Где дичь?

– Царя заказала ныне покойная Марго, жена Принца, – отвечаю кратко, подстегнутый его нетерпением.

– А ты уверен? – в его томно-нежных моргалках, точно вылепленных из темного шоколада, разочарование и недоверие. – Не вздумай подсунуть мне туфту. Только продлишь свои муки.

Докладываю обо всем, что сумел нарыть… точнее, почти обо всем, лишь вскользь упомянув директоршу «Заморья». Если Француз заинтересуется ею всерьез, придется сдать. А так – не стану отягчать совесть.

Француз задумчиво качает своим патрицианским черепком, переваривая услышанное. По всему видать, ожидал он другого.

Сказать мне больше нечего. На языке вертится фраза: «Ну что, я пошел?», но произносить ее опасаюсь, чтобы не разбудить в бандите зверя. Француз медлит, и я догадываюсь, что творится в его мозгах.

Стою и молчу. И каждой клеточкой своего оцепеневшего тела ощущаю, как он взвешивает мою судьбу на незримых весах, которые колеблются в его башке. Тут даже вздохнуть страшно.

– Думаешь, я не знаю, – цедит он, пожевав губами, – что под окнами торчит тачка с кодлой ментов. Это мы уже проходили. Вот почему ты такой смелый. Моя бы воля… – Он не договаривает, но продолжение фразы прочитывается без пояснений. – Дыши воздухом… пока. И учти. Я тебя не простил, сыч, и рассчитываться со мной будешь до самого последнего своего часа… Ступай.

Вывалившись на улицу, первым делом исполняю волю Француза: всей грудью вдыхаю медовый мартовский воздух.

В последнее время я стал коллекционировать небо. Наверное, это фамильное. Отец собирает марки, а я – тучи, звезды, утреннюю и вечернюю зарю. Сейчас небесная твердь запружена большущими облаками, местами сказочно белыми, как крылья ангелов, местами точно накачанными дымом, а между ними блистают полоски, лужицы, полыньи чудесной голубизны.

Нервы мои натянуты так, что вот-вот со свистом порвутся, и тонной пива не залить это страшное счастливое напряжение.

И вдруг ясно осознаю: то, что я остался жив, – это даже не половина дела, а так, мелочевка, ничто. Я, может, для того и сохранен на этом свете, чтобы отыскать и истребить убийцу Илюшки. А где он, в какой норке хоронится, и найду ли его когда-нибудь? И – точно солнце заходит за облака – мир разом тускнеет, и огромная тень ложится на мою душу.

* * *

В толпе пассажиров стальной король поднимается по трапу. Его сопровождают Альбина и два охранника. Принц оглядывается на серое здание аэровокзала, нелепым кубом врезающееся в заволоченное дымными облаками утреннее небо, заходит в салон; усевшись, бессмысленно смотрит в иллюминатор на разгоняющийся невдалеке будто игрушечный самолет.