Срединный пилотаж - Баян Ширянов

Но сделать это сложно. Втрескаться-то хотят оба, и уступать никто не хочет. Посему я лежу с закрытыми глазами и слушаю их диалог.

– Ну… Нужно мне.

– Мне тоже нужно.

– Нет, мне нужнее!

– Это почему, это, тебе нужнее?

– Да потому! Нужнее и все!

– Нет. Нужнее мне!

– А докажи!

– Доказать?

– Да, докажи!

– М-м-м: Если я сейчас не втрескаюсь – я до дома не смогу дойти!

– Эк, хуйня какая! Я, если не вмажусь – не смогу к барыге сходить!

– Ха! К барыге!..

– К барыге!

– Да он сам сюда привалит, только свистни!

– Да не привалит!

– А замажем?

– На хуй мне с тобой замазывать? Я, бля, если хочешь знать, если не втрескаюсь, до завтра одну хуйню сделать не успею, и на крупное бабло влечу.

– Хуета твое бабло! Я, если не вмажусь – вообще вчерашний абсцесс не смогу вылечить. И у меня руку отрежут.

– Абсцесс. Напугал. Ни хуя тебе от него не будет. А я если не поставлюсь

– могу заражение крови получить. Вишь, поцарапался? А железяка была ржавая!

– Да тот винт, что в тебе уже все нейтрализовал, на хуй. А я, вот, коли не ублаготворюсь, от отходняка загнуться могу.

– Да чо ты гонишь? От винтового отхода никто не подыхал!

– А я подохну! Один раз чуть кони не двинул. И сейчас, чую, хуже будет.

– Чует он:

– Да, чую.

– Да я щас себе вены вскрою, как мне надо!

Я открываю глаза.

Семарь-Здрахарь действительно берет зелингеровскую бритву и осторожно разрезает ей кожу у запястья. Течет кровь.

В ответ на это Чевеид Снатайко отнимает бритву и с размаху наносит себе на предплечье несколько глубоких разрезов. Кровь хлещет.

Семарь-Здрахарь хватает пассатижи и вырывает у себя ноготь на большом пальце.

Чевеид Снатайко отнимает пассатижи у Семаря-Здрахаря и вырывает подряд три своих ногтя.

Семарь-Здрахарь отбирает пассатижи у Чевеида Снатайко и вырывает у себя два верхних передних зуба.

Чевеид Снатайко выхватывает пассатижи у Семаря-Здрахаря и выдирает четыре верхних и четыре нижних передних зуба.

Семарь-Здрахарь завладевает бритвой и отрубает себе четыре пальца на правой руке.

Чевеид Снатайко, отняв бритву, отсекает себе правую кисть.

Семарь-Здрахарь выдавливает себе глаз.

Чевеид Снатайко отрезает себе нос.

Семарь-Здрахарь отпиливает себе ногу по колено.

Чевеид Снатайко откромсывает себе обе ноги и хуй в придачу.

Семарь-Здрахарь вскрывает себе живот и вырезает себе все кишки.

Чевеид Снатайко вскрывает себе грудь и вырывает сердце.

Семарь-Здрахарь признает, что Чевеиду Снатайко эти полтора куба нужнее и умирает.

Чевеид Снатайко горд своей победой, но умирает тоже.

Я беру эти полтора куба и спокойно ухожу.

Дело было под утро. Позади торчекозников Семаря-Здрахаря, Шантора Червица, Седайко Стюмчека, Наты Кристаллл и Хельги Ебистоссс маячила полная задвигов, замороков, зашкуров, замутов, отбивания вторяков и отжимания смывок с петухов ужасная винтовая ночь. Поебстись так никому и не удалось, лишь Шантор Червиц поимел некое удовлетворение, не проиграв ни одной партии в шахматы. Лишь однажды, срубившись, он зевнул Хельге Ебистоссс ферзя, но, спохватившись, провел остальную партию так, что загнал себя в пат, чем вызвал приступ ярости Хельги Ебистоссс, которая уже готовилась праздновать победу над голым Шантором Червицем и таким же его королем. Возмущенно фыркая, как наглотавшаяся дыма каннабиса пифия, Хельга Ебистоссс благополучно просрала еще три партии. Получив, в конце концов, детский мат, Хельга Ебистоссс удалилась на кухню, где застремала пытающихся не то поебаться, не то в очередной раз втрескаться Седайко Стюмчека и Нату Кристаллл. Молодежь брызнула друг от друга в разные стороны, а Хельга Ебистоссс нашла заныканный бычок, и гордо прикурив его от плиты, отправилась обратно, мстить интеллектом зарвавшемуся Шантору Червицу. Но тот был уже занят. Доску оккупировал Семарь-Здрахарь.

В обломных чувствах Хельга Ебистоссс отправилась, было в ванную, дабы поотмокать там немного, но, проходя мимо входной двери на хату, вдруг услышала за ней подозрительное шевеление. И страшное подозрение шевельнулось у нее в мозгу: менты!

А какая еще сука будет шебуршиться под дверью в полпятого не то ночи, не то утра?

С распущенным хайером, фурией влетела Хельга Ебистоссс в комнату:

– Тиха! Стрем!

– Что за стрем? – Едва слышным шепотом поинтересовался Семарь-Здрахарь.

– За дверью менты!

– Да, какие менты? Ты гонишь! – Семарь-Здрахарь объявил шах, сам нарвался на вскрытый шах, потерял ферзя и моментально помел позорный линейный мат.

– Даже если не менты, – резонно заметил Шантор Червиц, – срач бы надо убрать.

Он сгреб оставшиеся фигуры с доски, сложил их, с помощью Семаря-Здрахаря, обратно в коробку. Все! Больше шахматы в этой истории не появятся!

– Да, точно говорю! Там менты! – Шипела Хельга Ебистоссс. – Сами подите послушайте!

Семарь-Здрахарь, махнул рукой. Его это не интересовало. Ну, менты, так менты, и хуй бы с ними. А вот Шантор Червиц из всех внутренних органов любил только свои собственные, да и то, не очень, ибо травил их всякими винтами и мульками.

Шантор Червиц на цыпочках подкрался к двери и прислушался. И действительно, за ней слышались чьи-то шаги, кто-то очень тихо переговаривался и, до кучи ко всему этому, он явно различил характерное попискивание ментовской рации.

Основные стремаки обитали на кухне-винтоварне. Осторожно, чтоб не скрипнула ни одна крошка грязи под ногами, Шантор Червиц прокрался на кухню.

– Что там? – Громко осведомился Седайко Стюмчек.

– Менты. Нас пропасли. Сейчас брать будут! – Сообщил Шантор Червиц.

Седайко Стюмчек и Ната Кристаллл, рыдая, бросились друг к другу в объятия. Они познакомились только прошлым вечером, успели проникнуться друг к другу вполне нежными чувствами и вот теперь: Менты: Это значило, что их посадят по сырым камерам, их будут судить, а потом отправят на этап. И они никогда-никогда больше не увидят друг друга. И никогда им не суждено

будет не только что заняться глубоким петтингом с рассуждениями об эзотеричности этого процесса, но и просто поебаться, ибо хуй Седайко Стюмчека сегодня стоять отказывался абсолютно.

– Тихо вы! – Злобно пробулькал Шантор Червиц. – Что суждено – того не миновать! Давайте-ка лучше уберем следы.